Иван Козлов - Ошибка «белого стрелка»

Завалил-таки его вчера Эдуард. Проклятая рука… И в этом Павел Павлович прав: калека есть калека. И с лопатой не управиться, и картошку не почистить, и рубаху не выстирать… Только рюмку удобно держать. Где, интересно, Лис все-таки служит? Может, и вправду возьмет его к себе? А то совсем печально на душе становится.

— Ладно, мы вечером забор обмоем, ты только, Женя, не засиживайся там. У Кати батька, правда, странный мужик, не больной, а не пьет, да и болтать не очень любит. Так что ты пару блинов съешь — и домой сразу топай…

Так оно и вышло. За столом все сидели несколько чопорно, испытывали неловкость, словно какое-то недоразумение свело их, таких разных, в одну компанию. Мать Кати постоянно косилась — или это только казалось Женьке? — на его изуродованную руку, отец раз за разом извинялся, что не пьет, и пытался наполнить рюмку отказывающегося от водки Зырянова, Катя, гневно поджимая губы, метала недовольные взгляды на любую нетактичность родителей…

«Посидите еще…». — «Нет, спасибо, дела ждут…». — «Приходите, всегда будем рады…». И всем стало легче, когда гость пошел к калитке.

Катя проводила Женьку до крайней избы деревни. Падал тихий редкий снег, она отгоняла его от лица варежкой, как мух:

— Вот так и живем здесь. Скучно, да? Ты ведь столько испытал, столько видел, а я — лишь стены дома и института.

— Еще многое увидишь. И потом, я не знаю, на что лучше смотреть — на стены или…

Дорога полезла под горку, Женька остановился:

— Спасибо, Катя, все было хорошо.

— Мы еще увидимся?

— Я завтра уезжаю в Москву. Но чем черт не шутит…

Дальше он пошел один. Снег стал сыпать гуще, но на нем еще ясно виднелись вмятины от его схватки с Пилявиным. Вот колея, оставленная серебристым «Фордом». Вот следы от дороги до заброшенной фермы. Ель, на которую, как игрушечные украшения, вешали часы. Дверная рама, от нее пуля отколола вчера острую щепу…

Тоже стрелки нашлись! «Савва стреляет не хуже…». Мазила он, Савва. Ночь не такой уж и темной была, белый снег всегда немного подсвечивает. А если еще фонари в руках… Фонари вспыхнули одновременно с выстрелами, до угла этого строения Пилявину надо было бежать метра четыре, любой спецназовец в таких бы условиях не промахнулся.

А свежих следов на снегу не видно. Значит, не пришел еще Эдуард, хотя уже три часа. Интересно, почему его решили подставить свои? Хотя, возможно, он врет, и не кто другой, а Пилявин всадил нож в Крашенинникова? За что вот только?

Женька заглянул в проем двери: внутри помещения никого не было. Увидел припорошенные свежие следы Никиты, тянущиеся за постройку, от нечего делать пошел по ним.

Так, здесь, от угла, Никита что-то волок рядом с собой. Волок к островку молодых елей, стоявших метрах в восьми-десяти от фермы. Под низкими густыми лапами снежный холмик.

Зырянов успел наглядеться на трупы в Чечне. Он не испугался, не вздрогнул даже, увидев мертвого человека.

Две пули вошли Пилявину в лоб. Значит, Лис не соврал: люди его стреляли неплохо.

Непонятно только одно: почему они оставили убитого здесь? Надо же, наверное, было прокурора вызвать, медиков, сделать все, что полагается. Это в Чечне не всегда мертвых с поля боя забирали, но там такая обстановка была…

Почему Лис скрыл, что Эдуард убит?

Олег набирал номер телефона генерала и вспоминал свою последнюю встречу с ним.

Было это на окраине Бамута в тот день, когда чеченские пули сбросили Макарова с брони. Но в засаду он угодил ближе к вечеру, а с Борисом Романовичем толковал днем. Нехороший разговор получился. В недавних боях полковник потерял чуть ли не треть офицерского состава, только-только пришла замена, среди которой много необстрелянных солдат, а генерал, прекрасно зная все это, пригласил его пройти в вертолет, развернул там карту: «Завтра поведешь людей в бой…».

Кого вести? Они еще толком не знают, как промедол себе колоть, еще «чичиков» в глаза не видели, и бросать их в мясорубку? Макаров так и сказал генералу, своему бывшему сокурснику по академии, но тот возражений не хотел слушать: «Это приказ, а не просьба…».

На том расстались. Макаров, устроившись сверху на броне, возвращался к себе, вот тогда и скосила его пуля.

Больше с генералом они не встречались и не общались. Правда, Борис Романович приветы через третьих лиц передавал, но самолично позвонить не удосужился. Не было причин делать это и Олегу…

— Слушаю.

Голос его он узнал: знакомые нотки уставшего и одновременно обремененного властью человека. Впрочем, они исчезли, когда генерал понял, с кем говорит.