Дэй Кин - Моя плоть сладка (сборник)

— Политики? — переспросил он.— Что значит политики?

— У нас никогда раньше не было случая, чтобы покупка пропала таким образом. По всей вероятности, бриллианты украдены.

— О, это уже неоднократно пытались сделать,— сказал Гроот,—Да, да, неоднократно пытались,— повторил он.— Но вор обязательно предложит нам эти бриллианты. Мы дадим ему пять процентов стоимости, и он будет вынужден согласиться на эти условия. Скажите Фрейтагу, что я разрешаю в данном случае заплатить от пяти до семи процентов.

— Но Фрейтаг считает, что в данном случае посредник просто украл их и собирается продать где-то в другом месте, Вильгельм.

Брови минхера Гроота снова высоко поднялись. Но он ничего не сказал.

— И Фрейтаг ожидает приказаний,— продолжил коллега.— Если уж люди из нашей организации начнут воровать, то я не представляю, кому же тогда можно будет доверять.

Минхер Гроот подошел к письменному столу. Он взглянул на красивый набор ручек и карандашей, на стоявшую в сафьяновой рамке фотографию Греты и двух их детей, которые ежедневно, постоянно наблюдают с фотографии за работой мужа и отца, наслаждаясь счастливой, беззаботной жизнью. Он был бизнесменом. Подобные методы продажи синдикат практиковал вот уже много лет. Он не говорил своим коллегам, что и раньше уже не раз встречались подобные попытки со стороны курьеров завладеть товаром. Такие попытки были. И есть единственный способ пресечь их. За что Фрейтаг и получает свое жалованье. Недопущение подобных попыток входило в обязанности Фрейтага.

Да, минхер Гроот был прежде всего деловым человеком. И он не хотел утруждать себя мыслями об этих досадных перебоях в работе. Как глупо со стороны его коллеги обращаться к нему за советом по этому доводу.

— Посредники находятся в ведении Фрейтага,— недовольно произнес он.

— Да, Вильгельм, но предположим, этот посредник действительно украл посылку? Предположим, сейчас он уже где-нибудь продает ее? И вот Фрейтаг просит ваших указаний на этот случай.

Минхер Гроот кашлянул, потом посмотрел на Грету и на малышей.

— Нужно вернуть посылку,— сказал он.

— А как быть с человеком, укравшим ее? Мы ведь против насилия, Вильгельм. Вы обещали мне, что насилие никогда не будет применено.

— Да, да,— согласился минхер. Гроот.— Но сейчас — иной случай. Это, так сказать, наше внутреннее дело. Бывало, что курьеры пытались украсть. Но курьеры — обыкновенные люди, не знающие всей нашей организации. Другое дело — посредник.

— Ну и что же нужно сделать? Что мне передать Фрейтагу?

Огромные белые руки минхера Гроота протянулись к сафьяновой рамке. Он закрыл лица Греты и малышей.

— Я хочу, чтобы бриллианты вернулись,— сказал он.— Передайте Фрейтагу, он поймет.

Пекинская собачка, горячо любимая немцами-туристами, взглянула на ворота и во весь дух припустилась на крыльцо пансиона Мзгги, повизгивая от страха. Собачка хорошо знала этого человека. Он вкатил мопед на тротуар и прислонил его к изгороди. Когда он вошел в сад, там никого не было видно. Под полосатым зонтом рой мух облепил грязную посуду. Немцы-туристы были наверху, переваривали свой обед.

Кеннер вошел в дом. В холле было темно. Из кухни не доносилось никаких звуков! На какой-то момент у него мелькнула мысль, что Барней и Мэрги, захватив добычу, удрали. От страха у него пересохло в горле, и прерывающимся голосом ой крикнул:-

— Барней! Барней!

Сверху послышался голос:

— Зайди в мою контору!

Чак Кеннер пересек холл и со злостью пхнул ногой едва державшуюся на петлях дверь. На столе Барнея Кохилла стояла бутылка манзаниллы, а среди ярких разноцветных обложек французских романов валялся маленький липкий стаканчик. Чак слышал шаги спускающегося с лестницы Барнея. Он повернулся к двери, готовый к схватке.

Барней Кохилл оделся для выхода в город. Две полоски пластыря на его подбородке свидетельствовали о недавнем бритье под хмельком. На нем были чистая белая рубашка и несколько помятый бумажный костюм, а на обычно босых ногах красовались теннисные туфли. Входя в контору, он неловко завязывал красный с желтым галстук.

— Ты куда-то уходишь? — спросил Чак — Может быть, навсегда уходишь?

Кохилл даже не взглянул на него. Он повернул оконную раму, используя стекло в качестве зеркала, и пригладил галстук на своей толстой шее.

— Давай их сюда,— сказал Чак.— Ну-ка, Барней, давай выкладывай их.

Барней перестал смотреться в импровизированное зеркало и стоял, сложив руки на животе.