Уильям Питер Макгиверн - Одинокий мститель. Убийство в госдепартаменте.

Тебе что-нибудь говорит эта кличка? — обратился Лагана к Ларри.

— Конечно, — ответил тот, раздраженный иронией босса. — И что дальше?

— Пит подошел к его столику. «Мне передали, что ты — Бриллиантовая Нога», — сказал он. Тот поднял на него глаза и спросил: «Ну и что из того?» Пит любил одеваться шикарно, и на резинках для носков у него были зажимы с бриллиантами. Он поставил ногу на столик, закатал штанину и сказал: «Если ты такой крутой, сбей вот этот камушек из своей пушки». Бриллиантовая Нога выхватил свой тридцать восьмой и продырявил Питу левую ногу. «А теперь, — говорит, — исчезни, пока не получил девять граммов в лоб». — Лагана улыбнулся: — Вот и вся история.

— А что все-таки было дальше? — поинтересовался Ларри.

— Ничего, абсолютно ничего. Пита унесли, а Бриллиантовая Нога продолжил свой ужин. В Нью-Йорке он занимал положение повыше, чем босс самого большого и самого крутого профсоюза. Пит перегнул палку. Фараонам всё было известно, но они предпочли смотреть в другую сторону. Такой же вес был и у нас, но эти времена, Ларри, минули, прошли навсегда. Теперь нам надо думать о респектабельности. Ты понял, что я имел в виду?

— Понял, босс, — небрежно ответил Ларри.

Лагана внимательно оглядывал Ларри своими бесстрастными, похожими на стеклянные бусинки глазами.

— Скажи спасибо, что сейчас не двадцатые годы. Идем, Гордон, мы опаздываем. — Кивнув Стоуну, он вышел.

Услышав звук спускавшегося лифта, Ларри передернул плечами и подлил себе виски.

Стоун потер лысину. Настроение у него внезапно улучшилось.

— Черт побери, как я проголодался!

X

Бэньон выехал из Честера под проливным дождем. Остановив машину возле конторы букмекера, он узнал у него домашний адрес Ларри Смита. Потом в ближайшей аптеке нашел в справочнике номер его телефона и позвонил. Ответа не последовало.

Это устраивало Бэньона. Подъехав к красивому многоэтажному дому, в котором обитал Ларри, Бэньон поставил машину на противоположной стороне улицы. Закурив, он приготовился к ожиданию. Рано или поздно Ларри явится.

Из квартиры Стоуна Ларри ушел в девять тридцать — озлобленный и раздраженный. Макс и Лагана считают, что умнее их нет только потому, что они занимались рэкетом ещё в двадцатые годы. Тогда, если верить им, человека могли пристрелить только за то, что он невежливо разговаривал с главарем банды. Всё это чушь. «Тоже мне, герои, — с издевкой подумал он. — Из-за дешевого фараона Бэньона и старой бабы Крэнстона у них поджилки трясутся».

Внезапно он вспомнил, какими глазами смотрел на него Лагана, — странные пустые, мертвые глаза. «Что ж, наверное, старику требуются очки, — криво усмехаясь, подумал он. — Такие глаза я видел разве что у покойников. Точно, у жмуриков».

Судорожно дернувшись, Ларри забрался в машину, не обращая внимания на протянутую за чаевыми руку швейцара. Что они ему, глаза старика Лаганы? Глаза как глаза. И всё же обмануть, успокоить себя ему не удавалось. Его мысли вновь и вновь возвращались к Лагане, и он знал, что основания для беспокойства у него есть. Ларри боялся смерти — не своего физического конца, а того, что будем потом. Человек куда-то перемещается — вниз, вверх, может, в космическое пространство, а тело остается — бесполезное, никому не нужное, холодное, окоченевшее. Ларри был воспитан в канонах католицизма, он страшился умереть, потому что отказался от церкви и знал, что понесет за это суровое наказание. Но если таинственная неизбежная вера и ужасала его, то учение атеистов пугало ещё сильнее. Исчезнуть навсегда, внезапно и бесследно, было страшнее всего.

«К черту эти мысли, к черту!» — сказал он себе, стукнув ребром ладони по рулевому колесу. Вон из головы эту галиматью. Всё прекрасно. Завтрашний день будет чудесным, завтра он будет счастлив. Он был уже почти дома, когда решил заехать в ночной клуб на Маркет-стрит. Когда девушка-гардеробщица приняла у него пальто и шляпу, а из фойе, кланяясь и подобострастно улыбаясь, появились два официанта, настроение Ларри совершило резкий скачок вверх. С широкой улыбкой на лице он прошел в ресторан.

«Приятный кабак, — подумал он. — Здесь отдыхаешь по-настоящему». Здесь знали его по имени, относились почтительно.

Ларри работал на Макса Стоуна шесть лет. В филадельфийской табели о рангах он проходил под номером четыре, и, хотя до ответственных заданий его допускали ещё сравнительно редко, порученную работу он выполнял добросовестно. Ларри был жесток, сообразителен и лишен всяких моральных устоев. Он вырос в обществе, где всё было основано на чистогане и мошенничестве. Ребенком он разносил рекламные листки для политиканов, подростком возил избирателей к местам голосования, наблюдал, как в избирательные списки вносятся вымышленные фамилии и как запугивают тех, кто собирался голосовать против продажной администрации. Ларри не был голодным мальчишкой из трущоб. Он закончил среднюю школу, его семья состояла из приличных людей. В рэкет Ларри пошел по зову сердца, зная, что в обществе всё фальшиво и продажно — полиция, суд, политика, выборы; так другой юноша выбирает профессию юриста. Продан на корню был него родной город. Так стоило ли пополнять ряды простофиль?