Уильям Питер Макгиверн - Одинокий мститель. Убийство в госдепартаменте.

— Нет, я здесь всего несколько минут, — улыбаясь, ответил Ларри и щелчком отправил недокуренную сигарету на середину проезжей части.

Человек в бушлате выглядел как после крепкой попойки: лицо заросло густой щетиной, руки мелко дрожали.

— Жаль, что вы не смогли встретиться со мной вчера, — сказал он. — Тогда у меня не болела бы сейчас голова.

— Я был занят. Всё прошло спокойно?

— Спокойно и просто. Товар я взял у знакомого в Ливорно и отвез в Милан. Из Генуи отправился теплоходом и прибыл в Филадельфию позавчера ночью. Товар на берег перенес в коробке из-под сигарет вместе с портновскими принадлежностями и парой писем, которые положил сверху. Там три фунта, мистер Смит. А сейчас мне нужны деньги.

— Я не могу заплатить, пока не переговорю с боссом, — сказал Ларри.

— Но вы сами просили, чтобы я его привез. Даете задний ход? Я ведь могу найти другого клиента.

— Не можете, — сказал Ларри, продолжая улыбаться. — В городе у вас только один клиент — мы. Помните об этом.

Моряк пожал плечами. Лицо его оставалось угрюмым.

— Вы дадите мне ответ завтра?

— Да. Завтра я буду знать точно. Где вы остановились?

Моряк назвал отель на Маркет-стрит, близ реки, и зашагал прочь, слегка покачиваясь и сунув руки в карманы.

Быстрым шагом миновав квартал, Ларри открыл дверцу своей машины — голубого «бьюика» с откидным верхом, припаркованного перед знаком «стоянка запрещена». Забравшись внутрь, он помахал рукой стоявшему на перекрестке полицейскому. Тот улыбнулся в ответ, шутливо взяв под козырек. Ларри опаздывал и сейчас гнал вовсю. Они со Стоуном договорились встретиться в восемь, и сейчас у него оставалось всего несколько минут. Стоуна он должен был забрать возле его транспортного агентства, после чего они вдвоем отправятся на его квартиру и будут ждать Лагану. Тот был вне себя от ярости, сказал Стоун. Наверное, из-за Бэньона. Что ж, бывают осечки. Второй осечки, надо думать, не произойдет.

Он ехал в западную часть Филадельфии, на время забыв о Бэньоне и размышляя о своих делах. Лагана был против наркотиков, это он знал. Старик беспокоился, что вонючие доморощенные реформаторы поднимут неистовый вой, если в городе вдруг обнаружится героин. Ларри они ничуть не заботили. В мире всегда будут люди, сующие нос не в свое дело, праведники, требующие благоустройства трущоб, своевременной уборки мусора, приличного отношения к черномазым. Они кричат потому, что чувствуют себя обиженными, обделенными.

Сунь им в рот сигарету, обернутую зелененькими, и их реформаторские порывы быстренько испарятся. Ну а раз теперь насчет наркотиков у него полная договоренность, Лагане ничего не остается, как дать зеленый свет. Товар доставлен, покупатели ждут, есть гарантия регулярных поставок. Героин — те же деньги, вернее, их вечный, непересыхающий источник. Человек может прекратить играть на скачках, если его допечет жена, но, пристрастившись к наркоте, он её уже не бросит. Ларри улыбался, глядя на свое отражение в ветровом стекле — двенадцатидолларовая сорочка, крепкие белоснежные зубы, красивое лицо крутого парня.

Макс Стоун ждал его на тротуаре возле своего сверкающего неоновой рекламой транспортного агентства. Это был высокий здоровяк с кирпично-красным лицом и маленькими воспаленными глазками. На нем было элегантное пальто, тянет долларов на двести, подумал Ларри, и мягкая серая шляпа. Ларри открыл дверцу, и Стоун устроился рядом с ним, пыхтя от усилий.

— Ты опоздал, — сказал он. — В чем дело?

— Ждал одного парня, — сказал Ларри, отпуская педаль сцепления. Машина рванулась вперед по Уол-нат-стрит.

— Тише, тише, это тебе не автострада в Индиано-полисе, — сказал Стоун. Достав сигару, он снял с неё целлофановую обертку.

— Но ты сказал, мы опаздываем, — ухмыляясь, ответил Ларри.

Стоун недовольно заворчал. Прикурив от золотой зажигалки, он выдохнул дым на ветровое стекло. У сигары мерзкий запах, подумал он. Стоун был простым, недалеким человеком, ему нравилось то, что хорошо пахло, имело приятный вкус и внешний вид. Он любил хорошо поесть, как следует выпить, провести время в компании красивых женщин. Еще он имел слабость к хорошим машинам и игре в покер. Ему нравилась еврейская кухня — сыр со сливками, кошерные маринады, маца, квашеная красная капуста, пастрома. По части еды он отдавал должное евреям — они знали, чем набить брюхо. Собственное же брюхо доставляло ему одни неприятности — от любимой еврейской еды у него горели внутренности, а когда к этому добавлялась выпивка, он пару дней чувствовал себя так, словно черти уволокли его в ад. «Скоро перейду на сухарики и молоко», — мрачно думал он, глядя на проносящиеся мимо витрины и возмущенные лица пешеходов, с трудом увертывавшихся из-под колес автомобиля.