Инна Тронина - Людоеды

Арина округлила свои узкие небольшие глаза.

– Это что-то новое! Наши соседи гуляют каждое воскресенье, но «Вставай, проклятьем заклеймённый!» я слышу от них впервые.

– Я их понимаю! – с тихой, но страшной яростью сказал Озирский. – Ничего другого на ум прийти и не может. Мы с ребятами видели, как к ним поднимались гости. На поминки и то идут более счастливые люди! Ладно, не будем портить тебе Новый год и раздражать родителей…

– Вы мне и так его испортили. Теперь ничего есть не смогу. Совсем недавно токсикоз прошёл, а тут это мясо, – упрекнула Арина. – Ладно, постараюсь добиться чего-нибудь от Ншана, но наверняка не обещаю.

– Счастья вам в Новом году! – Турчин поцеловал Арине руку. – Самое главное – благополучно стать мамой, а остальное приложится. Передайте извинения своим домашним и поздравьте их от нашего имени.

– Обязательно! – засмущалась Арина. – Спасибо большое!

Всеволод вышел в прихожую, Саша последовал за ним. Обоим показалось, что Арина с Андреем тайком поцеловались на кухне.

Когда все трое вернулись к машине, было ровно одиннадцать. Пустырь, кинотеатр, окрестные «хрущёвки» замерли под снегом, и половина окон домов оставалась тёмной. У Турчина в ушах так и звучал грозный хор, который теперь почему-то распадался на отдельные голоса, звенящие и непримиримые. Саше стало неуютно, и очень захотелось поскорее оказаться дома.

– Едем сейчас на проспект Славы, – скомандовал Озирский. – Севыч, отсюда максимум десять минут на «тачке» до твоего дома. – Он подождал, пока спутники усядутся в машину. – Потом Сашку отвезу, и – к своим, праздновать. Надо нам всем передохнуть денька два. Первое действие пьесы окончено. Антракт до третьего января!

Как и предвидел Грачёв, Зинаида Фоминична Муравьёва оказалась хоть и интеллигентной с виду, но достаточно вздорной старухой. Она долго кобенилась, блестя толстыми линзами очков, не желала давать показания и описывать внешность торговца. До сих пор не поверила, что купила тогда не свинину, и во всём обвиняла невестку. В конце концов, она договорилась до того, что милиция спелась с Новеллой, и теперь они хотят довести пожилого человека до гроба.

Минцу пришлось выслушать историю о бесплодных попытках Муравьёвой получить знак «Житель блокадного Ленинграда». Он узнал, что Зинаида Фоминична по рождению москвичка. В город приехала только в сорок третьем году, как раз накануне снятия блокады. Для получения знака нужно прожить в осаде четыре месяца, а у неё выходит три с половиной. Но вот их соседка, по фамилии Заноха, сволочь такая, родилась в сентябре сорок третьего, до января сорок четвёртого набрала положенный срок. И теперь пользуется всеми льготами.

– Разве справедливо это, молодой человек? – патетически вопрошала Муравьёва. – Обо мне тогда даже в газетах писали. Ради героического города я родную столицу бросила! Моя фамилия в те годы была Шарина. Я работала на Победу, а теперь стою в общей очереди и плачу за проезд в общественном транспорте! А эта гадина и не помнит ничего – только пелёнки тогда марала. А теперь передо мной нос задирает…

Далее Муравьёва перешла на воспоминания о нормах военного времени. Саша, не нажимая на свидетеля, плавно довёл разговор до позавчерашнего приключения на рынке. К тому времени из Зинаиды Фоминичны вышел весь полемический задор. Она удовлетворилась тем, что симпатичный парень, да к тому же ещё и культурный, с хорошими манерами и тихим, терпеливым голосом выслушивал её, не перебивая. Не то, что сын, невестка и внуки, которым бабка, надо сказать, порядком надоела!

На исходе второго часа беседы Муравьёва надела цигейковую шубу, шляпу из каракуля и важно спустилась по лестнице к машине. Минц был рад, что не взял шофёра – тот убил бы их обоих, и оказался прав. Зинаида Фоминична от самого проспекта Ударников до рынка без передыху болтала, всё больше чепуху. Но попадались в потоке слов и ценные зёрна информации.

Воображая, как с Муравьёвой побеседовал бы Грачёв, Минц уточнил:

– Какого возраста был продавец?

– Ну, лет под пятьдесят, – солидно отвечала бабуля.

– Одет как?

Минц жалел, что напялил дублёнку – в салоне при включённой печке было очень жарко.

– Как? – переспросила Зинаида Фоминична. – Да обычно – ушанка такая богатая, новая. Полушубок, фартук, нарукавники. Да, у него есть такое противное родимое пятно под носом! – вспомнила старуха.

Они ехали мимо заснеженного парка, расположенного близ Шоссе Революции.