Дей Кин: День рождения

Мэй кончила возиться с посудой и принялась наводить порядок в столовой. Я твердо знал одно: пусть мы были бедны, но если бы за чистоту брали на небо, то для Мэй следовало бы зарезервировать там, наверху, почетное кресло. Закончив уборку, Мэй подошла ко мне и присела на подлокотник моего кресла.

– Что с тобой сегодня, милый, почему ты так молчалив? Почему я так молчалив?

На меня вдруг напало раздражение. Мне надо было выговориться.

– Кендалл вышвырнул меня вон.

Она застыла.

– За что?

– Мне он этого не сказал. Просто заплатил то, что был должен заплатить и сказал, чтобы я не утруждал себя завтра утром выходом на работу.

Я ожидал криков, но их не было. Мэй просто взяла мою руку и сжала ее изо всех сил.

– Не расстраивайся, дорогой. Выкрутимся.

– Каким же образом?

– Не знаю. Найдешь другую работу. Я в этом уверена. И потом, нас же двое.

Я сделал попытку обнять ее, но она мягко отстранила меня.

– Нет. Не сейчас, Джим. Ты же знаешь, чем все это закончится.

Еще лучше. Я уже и не мог ее обнять в свой день рождения после десяти лет супружеской жизни! Она чмокнула меня в губы.

– Потерпи.

– Ну, конечно, потерплю, – согласился я и вышел, чтобы передвинуть дождевальную установку.

Было темным-темно. Малыши давно уже разошлись по домам. Цикады и лягушки исполняли свою разноголосую ночную симфонию. Я допил то, что оставалось в бутылке. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким несчастным. Стоя у гаража, я смотрел, как Мэй ходит взад-вперед по салону.

Я лишился места. Нам угрожала потеря дома. А что сделала она? Ничего! Единственное, на что ее хватило, это сказать «Нас же – двое» и оттолкнуть меня, когда я захотел ее приласкать. А вот теперь она спокойно вытряхивает пепельницы, будто ничего и не произошло. Будто у нас в банке лежат пять тысяч долларов, хотя нам пришлось занять накануне двести восемьдесят долларов на покраску нашего «Форда-39» и на наварку протекторов на шины.

Я попытался высосать из бутылки еще что-нибудь, но она, увы, была пуста. Мне вдруг смертельно захотелось пива, целую бочку пива. Я чуть было не сел в машину, но передумал. Машину могла услышать Мэй, и тогда она задала бы мне на орехи. Она сказала бы, что на пиво денег у нас нет тоже, особенно теперь, когда я потерял работу. Борясь с печеночной отрыжкой и слегка пошатываясь, я направился прямиком через газон. Мэй вышла на веранду. Я слышал, как она позвала меня с беспокойством в голосе:

– Джим, ты где? Что ты делаешь в темноте? Ну же, Джим, иди домой!

Я не ответил и продолжал свой путь. Пошла она к чертовой матери! Она даже не помнит, что сегодня мой день рождения. Пусть убирается к чертям со всем остальным!

Я соображал с хитростью пьяницы. Если я не вернусь домой, Мэй, без сомнения, отправится искать меня в «Сэндбар». В те редкие вечера, когда мы позволяли себе чуть расслабиться и пропустить по рюмочке, мы всегда шли смотреть телевизор в «Сэндбар». Точно так же поступали и все наши соседи, ибо никто из нас не мог позволить себе купить телевизор. Я, не останавливаясь, прошел мимо «Сэндбара» и направился в столовую «Кантри Клаба». Там я опорожнил залпом три бутылки пива, которые вызвали еще большую жажду. Мне нужна была еще бутылка «Бурбона». Пятьсот бутылок «Бурбона». Много «Бурбона», чтобы утопить в виски Джеймса А.Чартерса.

Перед «Кантри Клабом» на красный свет остановилось такси, и я в него сел.

– Куда едем? – спросил шофер.

– Отвезите меня на карниз.

Мне хотелось увеличить расстояние между мной и Мэй. Шофер не надеялся на такой длинный пробег и был явно очень рад.

– С удовольствием, мистер. А куда именно на карнизе?

Я назвал первый пришедший на память бар.

– Попробуем для начала в «Оул Свимминг Хоул».

Шофер сделал разворот. Когда мы проезжали мимо «Сэндбара», я увидел, как у входа в него остановился «Шевроле» Боба Шелли. Из «Шевроле» вышла Мэй и вошла в «Сэндбар». Мне показалось, что она плакала. Мне стало как-то не по себе. Я не хотел, чтобы Мэй плакала. Я ее любил. Но с другой стороны, она должна была вспомнить, что сегодня мой день рождения. Ведь стоило ей сказать мне просто: «С днем рождения, милый», поцеловать меня от всего сердца, и мне ничего больше не было бы нужно.

Ну что поделаешь, коли я – подонок, неудачник в жизни! Видит бог, я делал все, что мог! Для нее в течение десяти долгих лет я работал, как собака. Вставал по звонку будильника и шел выполнять любую работу. И не роптал, потому что делал я это для Мэй. И вот доработался до того, что не имею права трогать ее в свой день рождения!