Лео Мале: За Лувром рождается солнце

– Так что вы хотите, чтобы я вам сказал, Флоримон? Спасибо за спектакль, хотя я видел и более драматичные. Не понимаю, зачем же все-таки вы меня позвали? Могу ли я уйти? Раз...

В стиле Свободы, озаряющей Мир, я указал перстом на потолок:

– ... Раз испанцы, работающие наверху, не видели меня бродящим вокруг и не встречали на лестнице, я имею такую возможность?

– А, так вы заметили? – хмыкнул ни на грош не смущенный Фару.

– Послушайте, старик. Бананы хороши, но еще не настолько, чтобы соблазнить такого крутого парня, как я. Боже мой! Это здорово! Почему вы всегда так уверены, что я обязательно лезу в дела, которыми вы занимаетесь?

– Не во все дела, – поправил он. – Только в те, которые происходят там, где вы, словно бы случайно... прогуливаетесь. У меня это стало правилом...

– Ну так вот, на этот раз ваше правило дало осечку.

– Возможно. И все же я ничем не должен пренебрегать. Вы же понимаете, пока что мне ничего не известно об этом типе, кроме того, что, вероятно, его зовут Этьеном Ларпаном и он проживает в гостинице "Трансосеан". Но предвижу тот еще кавардак. В своем нынешнем состоянии он мог оставаться там до полудня, и никто бы не заметил его присутствия, Однако, едва он умер, – а смерть произошла не позже, чем час назад по башенным часам, – кто-то звонит нам в контору и сообщает, что на улице Пьера Леско, в подвале дома под таким-то номером, только что укокошили человека... И с таким выражением искренности и серьезности, по словам тех, кто принимал сообщение, что мы без колебаний примчались сюда посмотреть... Я говорил самому себе: наш осведомитель – это парень, который обнаружил труп, но не хочет связываться с полицией. Он выполнил перед властями свой долг свидетеля, но избегает возможных неприятностей. Его можно понять. Заметив же вас там, наверху, среди зевак, я подумал, что этим автором телефонного звонка могли быть и вы...

– Это был не я.

– Стоило в этом удостовериться. Вы могли расследовать какое-то дело, а убитый – быть в нем так или иначе замешанным. Вы не хотели всего нам выкладывать, но и скрывать преступление также...

– Никакого дела сейчас не веду, и звонил не я. Огорчен, что вас разочаровал, Флоримон.

– Ничего. Есть еще одно предположение.

– Какое?

– Позвонил сам убийца. Да. Он убивает. Для этого выбирает место, где может действовать спокойно, и куда никто не сунется еще много часов. Однако у него нет ничего более срочного после совершения убийства, как предупредить мусоров. Скорее глуповатое поведение, но если догадка верна и если позвонивший – не робкий свидетель, который хотел выполнить свой гражданский долг, и не больше, то меня ждут веселые времена. Забавный кавардак, скажу я вам.

– Эти веселые времена целиком оставляю вам, Флоримон, – ухмыльнулся я. – Нет, я не эгоист. Иду спать. Приятных развлечений!

– Спасибо за поддержку, – буркнул он.

Я вынырнул на поверхность. По-прежнему моросило, что, впрочем, не замедляло дорожного движения. Я не собирался идти спать. И мне тоже надо было кое-что проверить. Я пробился через плотную до улицы Кокийер толпу людей, работающих ночами, лавочников, "отбросов общества" и лишь очень немногих гуляк. На улице Булуа было уже не так оживленно. По обе ее стороны, плотно прижавшись друг к другу, стояли машины пригородных торговцев, приехавших на Центральный рынок отовариться . Машины всех марок, всех возрастов и всех моделей. Одна из них, утратившая правую дверцу, уже могла не опасаться грабителей.

На улице Полковника Дриана даже кошки не было видно, а улица Валуа – это уже настоящая пустыня. Здание Французского банка, с укрывшимся часовым, всей своей массой наваливалось на пейзаж. Под горящими фонарями, словно темные зеркала, грустно поблескивали мокрые тротуары. Полный покой, который ничто не должно бы нарушать. Вечный покой... Покой, как...

Но опровергая меня, какая-то машина слишком резко, с визгом повернула на площади Пале-Руаяль, перед самыми магазинами Лувра. А потом звук мотора затерялся вдали.

Гостиница Лере находилась неподалеку от дома, где иллюзионист Робер Уден некогда устроил, как об этом выгравировано на мемориальной доске, свой театр. Два наружных фонаря уже целую вечность как были погашены, но из освещенного холла полоса света тянулась до середины мостовой. Я переступил через порог гостиницы.

За стойкой, положив локти на развернутую перед ним газету о скачках, подремывал клерк. Звонок его разбудил. Он сонно улыбнулся и поздоровался со мной. Мы уже виделись в начале вечера, когда я заглянул сюда, чтобы удостовериться, здесь ли опять остановился Луи Лере. Впрочем, знал он меня и раньше.