Ник Кварри - Имя убийцы

— Вы много себе позволяете, мистер Бэньон, — она провела рукой по домашнему халату цвета свежих персиков. — Я не совсем одета для приема гостей.

— Я не гость, миссис Дири.

В жилой комнате и в коридоре горел свет, комната Дири не была освещена. Он вошел в нее и зажег свет, осмотрелся: пепельница была вычищена, пишущая машинка закрыта. Все остальное оставалось по-прежнему.

— Зачем... Почему вы пришли сюда? — спросила миссис Дири.

Он смотрел на нее, стоявшую в проеме двери, и всем своим видом искусственно изображал разочарование.

— Я, конечно, сразу должен был заметить это и именно потому, что его не было на месте! — сказал он.

— О чем вы, собственно, говорите?

— Вам все известно, миссис Дири. Том Дири, человек добросовестный, чтобы не сказать — бюрократического склада. Он все хорошо подготовил: собрал страховые полисы, оплатил счета... И все же кое-чего не хватало: того, что такой человек, как Том Дири, никогда не должен был забыть.

— Я вас прошу, оставьте меня, мистер Бэньон!

— Записка, предсмертное письмо! Оно должно быть здесь. Том Дири не мог уйти из жизни, не оставив никакого следа, — он посмотрел на женщину, и его лицо стало суровым. — Где записка, миссис Дири?

Она села на ручку кресла. Бэньон удивил ее, но не застал врасплох.

— Вы, кажется, потеряли рассудок, мистер Бэньон. Конечно, такой умный человек, как вы, рано или поздно придет к мысли, что подобная записка должна быть, но вы глупец, если думаете, что я тотчас же полезу в карман и вручу ее вам.

— Да? Но я все же получу ее — представьте себе!

— О нет, этого не будет никогда! — сказала она таким тоном, словно отказывала в чем-то невозможном упрямому ребенку. — Записка является моим самым надежным залогом, и я не отдам ее ни вам, ни кому-нибудь другому.

— Значит, залог! Выходит, Лагана купил ваше молчание?

— Конечно! — миссис Дири играла носком своих лакированных туфелек. — В день смерти Тома я говорила с ним о предсмертной записке. Он предложил мне значительную сумму, хорошую годовую пенсию, если я уничтожу ее.

— Чего вы, однако, не сделали?

— Как я могла согласиться! Это была ба непростительная глупость. Когда я говорила с Лаганой, записка уже лежала в моем сейфе, в банке. У моего адвоката есть написанное мной письмо, которое он должен вручить начальнику службы безопасности в присутствии представителей прессы в случае моей насильственной или неожиданной смерти, — она усмехнулась. — Как видите, записка Тома не только мой самый надежный залог, но и мое страхование жизни. Мистер Лагана сам будет беспокоиться о том, чтобы со мной ничего не случилось.

— И разумеется, именно вы сообщили ему о Люси Карровэй?

— Еще бы! Вы сами дали мне понять, что она знает больше, чем вам рассказала. Лагана не мог этого так оставить. Кто знает, что ей там наговорил Том. До тех пор, пока она была жива, она представляла опасность, мистер Бэньон.

— И поэтому ее пытали, чтобы выудить из нее все, что она знает. А затем убили, — пробормотал Дэв. — На вашей совести лежит многое, миссис Дири...

— Какое мне до этого дело? Какое мне дело до такой девицы, как Люси Карровэй? Вы думаете, жене приятно узнать, что у ее мужа была любовница? Я ненавидела ее и не скрываю этого, я не намерена ее оплакивать. Но я не зверь, мне жаль, что она так плохо кончила.

— Вы лжете. Ее мучения вам доставили радость.

— Хорошо, пускай будет по-вашему. Я рада, что она получила по заслугам. Скажу вам больше — я сохранила все газетные вырезки. Время от времени я их перечитываю, это доставляет мне удовольствие. Вам это не нравится, мистер Бэньон, но я не могу быть доброй ко всем.

— ...И вы довольны, что ваш муж застрелился, что вы своевременно нашли его записку. Он ее оставил открыто, или вы искали ее? Вы даже не дали мужу возможность оправдаться перед самим собой — и рады этому!

— Ах, Том был педант, — сказала она, пожав плечами. — А о признаниях на смертном одре я невысокого мнения. Он не был ангелом, вначале он хорошо зарабатывал, и мы жили прилично, пока его не начали мучить угрызения совести. Потом начали жить на его зарплату. Что за жизнь наступила для меня! Такой женщине, как я, нужны платья, украшения, путешествия. Но он вдруг начал новую жизнь — как это красиво звучит! Он стал даже набожным — вероятно, сдали нервы. Восемь лет размышлял он о своих грехах, а в конце прострелил себе башку, чтобы о нем зазвонили во все колокола! — она презрительно улыбнулась. — К счастью, я вовремя нашла его мазню, а то это был бы лакомый кусочек для прессы.