Джон Макдональд: Оставшийся в живых [Меня оставили в живых]

— Да, никто не встречает нас с оркестром, Гарри. Мы, черт побери, слишком поздно возвращаемся домой.

— Меня тошнит от оркестров. — Веселенький денек, а? Что ты собираешься делать, вернешься на работу? Построишь мост или выкопаешь где-нибудь для себя канаву?

— Вернусь, если компания захочет взять меня назад. А ты опять будешь складывать свои цифры?

— Хорошая чистая работа. Кстати, а не засунут ли тебя обратно в госпиталь? Ведь ты же еще не окончательно поправился, а?

— Лучше и не пытаться. Я могу отжаться от пола двадцать пять раз подряд. Двадцать медленных глубоких приседаний. Меньше хромаю. И вес теперь сто шестьдесят три фунта. Осталось набрать всего семнадцать.

— Ты отлично выглядишь, Гарри. Пойду-ка я собираться. Увидимся как-нибудь.

Он стал спускаться с палубы. Круглый маленький человечек, наделенный недюжинным хладнокровием и удовлетворением от собственной деятельности. Я завидовал ему. Меня не покидало какое-то странное беспокойство, ощущение приближающейся беды. Я не понимал откуда оно взялось. Наверное, из-за целого года, вычеркнутого из моей жизни. Нельзя рассчитывать, что мозг, бездействовавший больше года, будет после этого нормально функционировать. Вы оставляете поле вспаханным под пар, и оно само накапливает вещества, необходимые для растений. Мозг же, в аналогичной ситуации, накапливает сомнения, неуверенность, нерешительность… Вы начинаете ждать ужасных неприятностей за каждым поворотом, а когда пытаетесь сопротивляться этому, ничего у вас не получается. Мои сны служат ярким тому подтверждением. В среднем каждую третью ночь я просыпался от захлестывающего меня ужаса, среди влажных от пота простыней. Мучил не какой-то определенный кошмар, просто черная пустота начинала смыкаться вокруг меня. Иногда я оказывался на гребне какой-то серой скалы — тропинка сужалась до тех пор, пока не вынуждала остановиться. Тогда серая стена начинала надвигаться на меня, и я знал, что она столкнет меня вниз и я полечу, кувыркаясь и переворачиваясь во влажном воздухе все дальше и дальше в черную пустоту. Маленький калькуттский доктор оказался совершенно прав. У него была привычка высовывать кончик розового языка и аккуратно увлажнять обе половинки тонких черных усов. Он сказал мне, что я умер на целый год. Я был мертв, и в холодном аду волосатые демоны рычали на меня и запихивали мне в рот обжигающую пищу…

Механизм выхода в отставку напоминал глупый анекдот. Система была рассчитана на миллионы, и ее использование для нескольких сотен людей выглядело просто смешным. Но придерживались ее строго. Мне пришлось заполнять все формы и выполнять все параграфы дурацкой инструкции. Скучающий сержант отсчитал причитающиеся мне пять тысяч восемьсот долларов — плату за год. Они сказали, что все положенные документы вышлют по почте. Потом мне был определен трехмесячный оплачиваемый заключительный отпуск, название которого носило какой-то неприятный оттенок. Кроме того я получил пожизненную пенсию в пятьдесят долларов в месяц. Как раз на пиво и сигареты. Ну и, изредка, на кино. Некоторое время я прикидывал: не купить ли мне на все эти деньги дом где-нибудь подальше в лесу, чтобы жить там на мои пятьдесят долларов в месяц. За год или два я окончательно приду в себя. Тело мое уже в порядке, но вот мозг представлялся незаживающей раной.

Есть такой маленький городок Беннетвилль, с населением около двух тысяч человек. Он находится в пяти милях от демобилизационного пункта в штате Огайо. Это очень чистый и спокойный городок. Я остановился в его единственном отеле. Несмотря на то, что я имел багаж, меня заставили уплатить за неделю вперед: в Беннетвилле военные располагались часто. Так что здесь имели горький опыт.

На поезде я добрался до ближайшего крупного города, и уже через несколько часов стал обладателем скромного гардероба. Я переоделся в новый костюм, выбросив опостылевшую до смерти военную форму. Я подержал в руке маленькую золоченую пуговицу с орлом, разглядывая ее. И, уверяю вас, во мне совершенно не было горечи. Я абсолютно не чувствовал себя разочарованным и обманутым. Просто я не желал больше носить все это. Я знал, что увидев пуговицу люди моментально свяжут ее с моей хромотой, отсутствием пальцев и шрамом на лице. Я не хотел становиться профессиональным ветераном. И выбросил пуговицу вслед за формой.

Порыскав на стоянке подержанных автомобилей, я в конце концов нашел маленький «Плимут» сорокового года с приличным двигателем. Я заплатил за него тысячу долларов и зарегистрировал новые номера. В полночь я уже находился в своем номере беннетвилльского отеля. Я устал, но зато чувствовал себя вполне гражданским человеком. Быстро раздевшись, улегся в постель и спал крепко, без сновидений.