Сара Парецки - Приказано убить

Я обдумала ее слова. Иногда Лотти не уступает в вежливости консервному ножу, но этим она мне и помогает. Я лучше понимаю себя, когда говорю с ней.

– Знаешь, это не мания, Роза пока еще не полностью завладела моими мыслями. Но мне обидно за маму. Роза причинила ей боль, и это меня злит. Если я докажу Розе, что она была неправа, прекратив расследование, что я могу раскрыть преступление, несмотря на неудачи ФБР и Комиссии по ценным бумагам, я докажу, что она была неправа во всем ином. И ей придется в это поверить. – Я засмеялась и допила бренди. – Но она, конечно, не поверит. Мое рациональное начало знает это, но мои эмоции заставляют меня думать по-другому...

Лотти кивнула:

– Очень логично. И как твое рациональное начало думает решать эту проблему?

– На стороне ФБР сила, они могут предпринять то, чего не могу позволить себе я. Единственное, что я могу выяснить, – кто подделал акции. Пусть Дерек сконцентрируется на том, кто был их владелец и кто из экс-доминиканцев купается сейчас в роскоши. Я не знаю ни одного фальшивомонетчика. Но мне пришла в голову мысль, что фальшивомонетчик – это прежде всего гравер. И я подумала о твоем дяде Стефане.

Какое-то время Лотти разглядывала меня с выражением непритворного удивления. Потом выражение ее лица резко изменилось. Она поджала губы и сузила темные глаза.

– Это что, экспромт? Или ты шпионила за мной в свободное время? – Я смущенно посмотрела на нее. – Тебя не удивляет, что ты никогда не встречалась с дядей Стефаном, хотя он мой единственный родственник в Чикаго?

– Нисколько не удивляет. Я и думать об этом не думала, – парировала я. – Ты ведь ни разу не видела тетю Розу. Даже не будь она такой мегерой, ты, вероятно, все равно никогда бы с ней не встретилась – друзья редко имеют много общего с родственниками друг друга.

Она продолжала пытливо меня разглядывать. Я чувствовала себя очень обиженной, но мне не приходило на ум ничего, что могло бы разрушить стену молчания. Последний раз я чувствовала себя так в цочь, когда поняла, что мужчина, за которого я вышла замуж, думая, что люблю его, был чужд мне не менее, чем Ясер Арафат. Неужели дружба может испариться так же, как любовь?

У меня комок стоял в горле, но я заставила себя заговорить:

– Лотти, ты знаешь меня почти двадцать лет, я никогда не делала ничего за твоей спиной. Если ты думаешь, что я начала теперь... – Это предложение вело не в том направлении. – Ты не хочешь, чтобы я узнала что-то о твоем дяде. Ты и не должна мне ничего говорить. Унеси это с собой в могилу. Только не веди себя так, будто все, что ты знала обо мне, теперь ничего не значит. – Догадка пронеслась в моей голове. – О нет. Не говори мне, что твой дядя на самом деле фальшивомонетчик!

Какое-то мгновение в глазах Лотти оставалось все то же выражение, потом на ее лице появилась кривая улыбка.

– Ты права, Вик. Насчет моего дяди. И насчет тебя и меня. Я ужасно виновата, дорогая. Я не буду извиняться – незачем. Но Стефан... Когда окончилась война, я обнаружила, что от семьи остались только мой брат и несколько дальних родственников, которые приютили нас во время войны. Хьюго – мой брат – и я потратили массу времени и кучу денег, разыскивая родню. И нашли папиного брата – Стефана. Хьюго решил переехать в Монреаль, а я выбрала Чикаго – у меня была возможность получить от работы квартиру в северо-западном районе, слишком хороший шанс, чтобы от него отказываться. – Она махнула рукой. – Приехав сюда, я начала искать дядю Стефана. И обнаружила ето в федеральной тюрьме. Он специализировался на деньгах, но не чурался и социальных проблем: подделывал также паспорта и продавал их европейцам, которые пытались в то время перебраться в Америку.

Она усмехнулась своей обычной усмешкой. Я подалась вперед и взяла ее за руку. Продолжая говорить, она пожала мою руку: детективы и доктора знают цену словам.

– Я отправилась повидаться с ним. Он очень милый. Как мой отец, только без твердых моральных принципов. И когда его освободили, в 1959-м, он полгода жил у меня. Я была для него семьей. Он получил работу в ювелирной мастерской – в конце концов он ведь не грабитель, они не сомневались в его честности. Насколько я знаю, он больше никогда не преступал закон. Но, естественно, я его об этом не спрашивала.

– Само собой. Ладно, попытаюсь найти другого гравера.

Лотти снова улыбнулась.

– О нет. Почему бы не позвонить ему? Старику восемьдесят два года, но ум у него прежний, если не лучше. Возможно, он единственный, кто сможет тебе помочь.