Честер Хаймз - И в сердце нож

— Потому что это мог сделать совсем другой. Вэл всю свою жизнь на это напрашивался. Да и ты, видать, тоже.

Наступило молчание. Джонни по-прежнему смотрел в упор на Дульси. Она откусила еще кончик ногтя и отвернулась. Адвокат крутился на сиденье так, словно в брюки ему заползли муравьи. Аламена безучастно смотрела на профиль Джонни.

Джонни снова взялся за руль, включил мотор, и машина плавно поехала.

У «Домашнего ресторана» Толстяка был узкий фасад. Стеклянная витрина была занавешена шторами, неоновая вывеска изображала мужчину, похожего на гиппопотама.

Не успел большой «кадиллак» остановиться, как его уже окружила стайка полуголых тощих негритят. Они выкрикивали: «Джонни Четыре Туза! Джонни Перри Рыбий Хвост!»

Они дотрагивались до «кадиллака», до сверкающих фар с таким благоговением, словно это был не автомобиль, а алтарь.

Дульси выскочила из машины и, расталкивая детей, быстро направилась к стеклянным дверям, сердито стуча каблучками.

Аламена и адвокат двинулись куда медленнее, но и они даже не подумали улыбнуться детям.

Джонни не торопясь выключил зажигание, положил в карман ключи, поглядел на ребятишек, поглаживающих машину. На лице его по-прежнему было написано бесстрастие, но в глазах засверкали довольные искорки. Он вышел из машины, оставив верх откинутым под палящими лучами солнца, и попал в окружение детворы. Озорники теребили его за пиджак, путались под ногами, мешая ему войти в ресторан.

Он похлопал по головкам девчонок и мальчишек и, прежде чем войти, порылся в кармане, вытащил гору мелочи и бросил на мостовую. Детвора устроила кутерьму, ловя и подбирая монеты.

В ресторане было прохладно и так темно, что Джонни снял черные очки. Его обдало неповторимым ароматом виски, духов и шлюх, отчего он сразу расслабился.

Настенные лампы мягкими пятнами высвечивали ряды бутылок на полках бара, где всем заправлял чернокожий гигант в белой спортивной рубашке. Увидев Джонни, он застыл, перестав вытирать полотенцем стакан.

Трое мужчин и две женщины на высоких табуретах у стойки обернулись, чтобы поздороваться с Джонни. В них безошибочно угадывались профессиональные игроки и их подруги-проститутки.

— Смерть одна не ходит, — с сочувствием произнесла представительница гарлемского полусвета.

Джонни стоял, полностью расслабившись.

— На повороте легко разбиться, — сказал он.

Они все говорили одинаковыми глухими монотонными голосами. Так было принято у людей их ремесла.

— Жаль Большого Джо, — сказал один из игроков. — Его нам будет не хватать.

— Это был настоящий мужчина, — заметила вторая проститутка.

— Это точно! Верно! — закивали другие.

Джонни через стойку обменялся рукопожатием с гигантом барменом.

— Как дела, Малыш?

— Вот стою и попискиваю, Папаша. — Он повел рукой со стаканом. — Что будем пить, Папаша? Заведение угощает.

— Принеси-ка нам кувшин лимонада.

Джонни повернулся к арке, что вела в обеденный зал.

— Увидимся на похоронах, Папаша, — сказал бармен ему в спину.

Джонни не ответил, потому что уткнулся в живот загородившего путь субъекта, напоминавшего воздушный шар, который оказался в стратосфере и обнаружил, что она на несколько сотен градусов горячей, чем хотелось бы. На нем была старомодная белая шелковая рубашка без воротничка, застегнутая на пуговицу-запонку с брильянтами, и черные шерстяные брюки. Он был такой тучный, что ноги казались сросшимися воедино, а брюки напоминали юбку. Его круглая коричневая голова смахивала на буек и была чисто выбрита. Ни единого волоска не виднелось на его лице, шее, подбородке, ноздрях, ушах, бровях, веках. Создавалось впечатление, что его голову как следует ошпарили кипятком, словно свиную тушу при разделке.

— Ну что, все обыгрываешь нас, Папаша? — просипел он, протягивая большую влажную руку.

— Пока карты не розданы, грех роптать на судьбу, — сказал Джонни. — А потом уж поглядим, что у нас на руках.

— И начнем торговлю. — Субъект опустил голову, но его огромный живот заслонял от его взора ступни в фетровых башмаках. — Очень жаль, что не стало Большого Джо.

— Потеряли вашего лучшего клиента? — предположил Джонни.

— Знаешь, а ведь Большой Джо никогда здесь не обедал. Он приходил поглядеть на курочек, поговорить о еде. — Толстяк помолчал и добавил: — Но это был человек.

— Джонни, Бога ради, поскорей! — крикнула из зала Дульси. — Похороны начнутся в два, а теперь уже почти час. — Она не сняла темных очков и в своем розовом шелковом платье выглядела очень по-голливудски.