Честер Хаймз - Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв

В Гарлеме — полночь. Стоял ужасный холод, и гарлемские сурки, в каковых превращались на время холодных зимних месяцев теплокровные обитатели, забились в свои норы.

Все, кроме одного.

На улице Конвент-авеню, протянувшейся через весь город и выходящей к монастырю, от которого она и получила свое название, какой-то человек снимал колесо с автомобиля, стоящего в тени монастырской стены. Он был одет в темно-коричневый комбинезон, поношенную армейскую куртку и клетчатую охотничью шапку, опушенную мехом.

Он поднял автомобиль домкратом, отчего тот опасно накренился на покатой обочине. Но это его не беспокоило. Он работал быстро, без света. В почти непроницаемом мраке его лицо было неразличимо. Только иногда белки его глаз поблескивали как светящиеся полумесяцы. Его дыхание превращалось в бледные белые гейзеры, выходящие из невидимого рта.

Он прокатил снятое колесо вдоль машины, уложил его на тротуар, быстро осмотрелся в обе стороны улицы и принялся отворачивать второе, внешнее, колесо.

Он вновь поднял автомобиль домкратом, сдвинул шапку назад и принялся быстро стаскивать с себя куртку, когда огни машины, свернувшей на Конвент-авеню, заставили его отпрыгнуть в тень.

Автомобиль приблизился и покатил мимо, ни быстро и ни медленно.

Его глаза чуть не вылезли из орбит. Он знал, что он трезв. Он не выпил ни капли виски и не выкурил ни крошки табаку. Но он не мог поверить в то, что увидел. Это был мираж, но здесь — не пустыня, и он не умирал от жажды. Правда, он продрог так, что его кишки словно промерзли насквозь, и единственное, чего ему хотелось — это выпить горячего рома с лимоном.

Он видел, как мимо проехал «кадиллак», подобного которому он никогда не видывал. А машины были его бизнесом.

Этот «кадиллак» выглядел так, словно весь изготовлен из сплошного золота. Весь, кроме верха из какой-то светлой, сияющей ткани. Он выглядел таким большим, что был в состоянии, казалось, пересечь океан, если бы мог плавать. Он горел в уличном мраке как движущийся костер.

Приборная панель в машине излучала странный голубой свет. Он был достаточно ярким, чтобы осветить трех человек, сидящих на переднем сиденье.

Человек за рулем был в енотовой шапке с длинным свисающим хвостом. Рядом с ним сидела африканская королева с глазами, похожими на глазурованные сливы, и улыбкой, обнаруживающей ослепительно голубые зубы на черном лице.

Сердце у парня дрогнуло. Что-то поразительно знакомое было в этом лице. Однако невозможно и представить, чтобы его собственная верная Сассафрас разъезжала бы по ночам в новеньком «кадиллаке» с двумя странными личностями. Поэтому его взгляд перескочил на третьего, похожего на какого-то волшебника-любителя: черная широкополая шляпа, белый шарф и маленькое бородатое лицо.

В мягком голубоватом свете они выглядели пришельцами из другого мира, существами, которых не может быть на свете, даже здесь, в Гарлеме, в холодную ночь, когда все обитатели попрятались как сурки.

Чтобы вернуться на землю, он взглянул на номерной знак большого золотого автомобиля. Это был номер агентства по продаже автомобилей. Он почувствовал мгновенное облегчение. Должно быть, это какой-то рекламный трюк.

И вдруг неизвестно откуда появилась женщина. У него хватило времени разглядеть, что это старуха, одетая во все черное. Серебряно-седые волосы на миг блеснули в свете фар, прежде чем автомобиль ударил ее и отбросил на мостовую.

Он почувствовал, как его курчавые волосы зашевелились и встали дыбом под меховой шапкой. Он засомневался, не привиделось ли ему все это.

Но «кадиллак» прибавил скорость. Это не было наваждением. Это было то, что следовало сделать. Именно это сделал бы он сам, если бы переехал старуху на темной пустынной улице.

Парень не видел, действительно ли «кадиллак» сбил старую леди. Но она лежала, а машина уезжала. Следовательно, машина сбила женщину.

Во всяком случае, все произошло так быстро, что он не успел даже глазом моргнуть. Теперь надо было решать, что делать — снимать ли второе колесо или сматываться с тем одним, что у него уже было. Ему заказывали два. И он нуждался в деньгах. Эта маленькая цыпочка, от которой он сходил с ума, говорила ему, что руку следует подмазать… Она не сказала «руку», а выразилась иначе, но имела в виду нечто вполне определенное: единственная смазка для любви — деньги.