Честер Хаймз - Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв

Если старая леди не умерла, она скоро поднимется. И это вряд ли оставляет ему больше, чем девяносто секунд, на то, чтобы отвинтить колесо… Он занялся было своим делом, но вновь остановился. Старая леди пошевелилась. Вначале он уловил это краешком глаза, а затем резко вскинул голову.

Она поднималась. Она оперлась обеими руками о мостовую, приподняла одно колено и пыталась встать на ноги. Парень слышал, как старуха тихо смеялась про себя. Он почувствовал, как холодные мурашки побежали по его спине, а волосы на голове зашевелились, словно в них ползала туча вшей. Если так будет продолжаться и дальше, его черные курчавые волосы станут белыми, как хлопок, и прямыми, как борода Иисуса Христа.

Он уставился на старую леди, и его ум пытался переварить то, что видели глаза, когда из-за угла вывернула вторая машина. Он не замечал ее до тех пор, пока она не приблизилась вплотную.

Это был большой черный «бьюик»-седан с потушенными фарами, подкравшийся незаметно, и звук его двигателя внезапно словно бы ударил парню в уши.

Женщина поднялась на ноги и стояла, согнувшись наподобие медведя и упершись в мостовую руками, чтобы выпрямиться, когда седан ударил ее в зад.

Парень не мог понять, как ему удалось разглядеть это: на улице — глухая черная тьма, старуха одета в черное, автомобиль — черный. Но он все видел. Умом или глазами.

Он видел, как старуха пронеслась по воздуху с вытянутыми руками и ногами, ее черное одеяние развевалось по ветру, и она была похожа на атомного вампира, напившегося свежей крови девственниц. Она летела по косой линии влево, черный автомобиль двигался прямо вперед, а белоснежные волосы старухи отделились от головы, отлетели вправо и поднялись вверх, как почтовый голубь, возвращающийся в голубятню.

Более того, на переднем сиденье черного «бьюика»-седана виднелись темные силуэты копов — полицейских.

Парень видывал на своем веку лицо насилия в разных обличиях. Для него не было новостью наблюдать, как кто-то внезапно и бесчувственно ныряет в воды Стикса. Он не был наивен в отношении страшных шуток смерти.

Но то, что он увидел сейчас, взболтало его мозги, словно яичницу. Его голова вертелась во все стороны, как у деревенщины в карнавальном гареме. Он оглянулся несколько раз, словно искал что-то. Но что именно, он и сам не знал.

Затем он уловил колесо, прислоненное к поднятому на домкрат автомобилю. Он подхватил его и побежал в сторону Конвент-авеню. Но колесо оказалось слишком тяжелым, он опустил его на землю и покатил перед собой, как катают обруч мальчишки.

Тот участок Конвент-авеню, который ему предстояло преодолеть, круто спускается вниз к 125-й улице, и, выйдя на него, он развернул колесо так, что оно покатилось под уклон. Колесо перескочило через обочину и покатилось по тротуару, набирая скорость. Он бежал за ним, не отставая, до следующего перекрестка. Колесо соскочило с тротуара, и пересекло улицу. Он слегка замешкался, и колесо обогнало его. Оно ударилось о край следующего тротуара, подскочило высоко в воздух и, опустившись вниз, помчалось прочь, как сверхскоростной спортивный автомобиль.

Парень посмотрел ему вслед и увидел, что внизу спуска в промежутке между 126-й и 127-й улицами стоят под уличным фонарем два полисмена. Он резко затормозил, развернулся и бросился в боковую улицу, из которой только что выбежал. И исчез в ночи.

Колесо проскочило меж двух полисменов, сбив обоих с ног, сшибло наземь женщину, выходившую из магазина с сумкой, полной провизии, развернулось и пронеслось среди автомобилей, двигавшихся по 125-й улице, не задев ни одного, перепрыгнуло через тротуар и, распахнув входную дверь, порог которой располагался на одном уровне с улицей, ворвалось в стоящий на обочине дом.

Плотный человек средних лет, одетый в фетровую ермолку, старый заношенный свитер, вельветовые штаны и стоптанные шлепанцы, выбежал из задней комнаты, когда колесо ударилось в стену прихожей. Он осмотрел колесо и быстро выглянул на улицу. Не увидев снаружи никого, он схватил колесо, затащил его в свое жилище и запер дверь. Не каждый день выпадает манна небесная.

Роман Хилл вел «кадиллак». Его мощные мускулистые плечи, развитые хождением за плугом, запряженным парой мулов, на хлопковых полях Алабамы, горбились под гладкой кожаной курткой так, словно он удерживал четырех всадников Апокалипсиса.

— Смотри! — завопила Сассафрас. Ее крик мог бы поднять и мертвого.

— Уф! — он резко выдохнул и стиснул рулевое колесо большими мозолистыми ручищами, настолько тяжелыми, что мог бы сломать его.