Шарль Эксбрайя - Детектив Франции Выпуск 5

Остается решить, может ли Максим Калан без риска для дела продолжать выполнять свои функции».

На этот вопрос должен был ответить Жорж Анри Кост. Калан был одним из тех старых агентов, которым опыт заменил специальную подготовку. Значит ли это, что Калан сдал?

Сила Службы Коста заключалась в отсутствии какого–либо политического или военного принуждения. Его люди были надежными, несгибаемыми, свободными стрелками разведки, которым поручались совершенно особые миссии, включая и те, при выполнении которых провалились агенты Второй Канцелярии.

Если добавить к этому тот факт, что число сотрудников Коста было ограниченным, то он не мог допускать у себя никакого послабления.

Кост откинулся назад, погрузившись в созерцание потолка. Он курил уже четвертую сигарету, а ответа на вопрос у него все еще не было. Он мог выбирать между несколькими возможностями. Отправить Калана на преждевременную пенсию, что. впрочем, не исключало опасности, а быть может, еще больше усиливало ее. Назначить его на недавно созданную для формирования постоянных сотрудников должность инспектора по подготовке кадров. Но Калану было только тридцать пять лет… А у Коста были проблемы с пополнением кадров…

На восьмой сигарете Кост нашел решение: Максим Калан должен исчезнуть.

Максим Калан, глядя на сидящую на диване и улыбающуюся ему молодую женщину, поднял рюмку. Он хотел понять, что скрывала ее кажущаяся открытой и в то же время такая странная улыбка.

— За нас, Кристина, — сказал он.

Женщина прищурила глаза и отпила глоток коктейля. Ей нравился Калан, его гибкий и сильный силуэт, дикий блеск его глаз.

— За нас, Максим.

На ней была широкая юбка из плотной ткани цвета опавших листьев. Бежевая блузка подчеркивала крепкую грудь.

— Вы действительно не хотите выходить из дома?

— спросил он.

— Сядьте рядом со мной, Максим. Чем вас не устраивает интимный вечер в моей компании?

Калан поставил рюмку. Ему нравился голос этой женщины, ее неприступный вид, опровергаемый теплотой ее взгляда. В какую игру она играла? Он знал ее только десять дней, но уже почти полностью находился в плену своих чувств. Ему даже не хотелось с ними бороться. Было страшно любопытно, как далеко она зайдет, но особенно занимало его то, как далеко зайдет он.

Максим Калан был соблазнен и сбит с толку.

Он любил утонченную атмосферу квартиры Кристины, ее спокойную нежность и безукоризненный вкус в выборе мельчайших предметов. Здесь жизнь шла не спеша, вне времени.

Он присел, однако, на довольно почтительном расстоянии от молодой женщины.

Она улыбнулась ему:

— Можно подумать, что вы боитесь меня, Максим?

— Вы находите? — спросил он, полузакрыв глаза.

Она придвинулась к нему.

— Я не играю в вашу игру, Кристина.

Она удивленно взглянула на него. Он не так прост…

— Что вы хотите этим сказать?

Он не ответил. Он прекрасно знал, что произойдет, если он попадет в ловушку этих зеленых, таких же глубоких и таинственных, как океан, глаз.

Он обхватит ее гибкую талию, она прильнет к нему с пылкими поцелуями и вздохами «Максим» и… Это она умела делать хорошо. Он будет ласкать ее плечо, а когда рука его соскользнет на ее грудь, она неожиданно станет холодной и отстраненной и решительно, что она тоже хорошо умела делать, скажет:

— Нет, Максим.

Он подскочил и грустно улыбнулся, обнаружив, что не только представил себе эту сцену. Кристина поправляла свою блузку, глядя на Калана своими лучезарными глазами.

— Я никогда не пойму вас, Кристина, клянусь, — сказал он.

— Не клянитесь, дорогой, — мягко сказала она. — Это оттого, что я вас люблю.

— Именно поэтому…

Он поморщился, заранее зная, что она ему скажет. Затем встал, взял рюмку и задумчиво взглянул на Кристину. Он желал эту женщину, но с тревогой осознавал, что его желание идет дальше простого физического чувства. Он осознавал также, что это был результат ловкой игры молодой женщины.

Кристина, как бы чего–то ожидая, не сводила с него глаз. Он залпом выпил рюмку и подошел к бару, чтобы налить себе еще одну.

Пластинка в углу играла какую–то южноамериканскую мелодию, сменившую предыдущую джазовую импровизацию. «Контраст, — подумал Калан, — вот что зачаровывает меня. Я пал жертвой иллюзии, искусственной атмосферы».

— Максим?

Он медленно повернулся.

— Я пью, чтобы забыть, — сказал он с улыбкой.

Он не сказал, что именно хотел бы забыть. Она полулежала на диване, словно предлагая себя, но Калан знал, что это ничего не значит. Ее юбка как бы случайно обнажила безупречно вылепленную ногу. Калан подумал, что он с равным успехом мог бы провести вечер с манекеном.