Мишель Лебрен - Детектив Франции Выпуск 8

Он повесил трубку.

«Я уплетаю хлеб с молоком, бриоши, пирожки, шоколад, только бы видеть эту девочку… Девчушку. Волосы распущены по спине. Глуповатый смех. Несимпатичная физиономия. И зад… Я отдал бы все на свете, только бы ее… Вот какие картины теперь рисуются моему воображению. Я хотел бы стать чьим — нибудь господином… полновластным… я подаю знаки, и меня понимают без слов, без объяснений. Даже профессионалки и те считают необходимым поговорить, а я как раз такой тип, с каким никто говорить не умеет.

Ее зовут Гертруда. Родители приехали из — под Страсбурга. Отец — громадина с головой Пьеро — почти никогда не появляется в магазине; у матери на руках малыши. Гертруда сидит за кассой. Она жует жвачку и слушает транзистор; на ней пуловер канареечного цвета, который ее плотно облегает. Наверное, она из него выросла; может, ей и невдомек, что трикотаж обрисовывает ее формы с чарующей точностью. У нее полудетские черты лица; от нее пахнет самкой, и она шмыгает носом, как младенец. Я долго выбираю карамель, хотя вся она с привкусом вазелина, и одной конфеткой угощаю Гертруду.

„Вы сладкоежка“, — сказала она мне с неосознанным вызовом в голосе. „Да, ужасный…“

Дальше этого наши разговоры не заходят. Я уношу свою карамель и пытаюсь чем — то заняться, но после этого демарша работать неохота. Я обучаю маленьких тупиц, которых отовсюду повыгоняли. Они оседают у меня, довольные собой, и знают, что я тайком сбегаю с уроков. Мы сообщники: они лодырничают, а я посылаю родителям табели с завышенными отметками. В этой партии учеников есть две шлюшки, которые легко подпускают к себе, но меня удерживает осторожность. И потом — они меня не возбуждают. Зато Гертруда!..»

К чему продолжать это чтение? Я встал, подогрел себе кофе. Мне уже не уснуть. В этот час Жюмож, должно быть, отошел в мир иной, и его дневник попал ко мне слишком поздно. Тем не менее я вернулся к нему, ища подсказки о причине самоубийства… Я уже предугадал развитие сюжета с Гертрудой. Он терпеливо обрабатывал мать… Девочка неплохо соображает, и было бы несложно обучить ее началам коммерции… Ведь иначе, без диплома, нельзя продавать даже газеты… Гертруда стала посещать его курсы.

«Она пишет крупным четким почерком. По мере того как рука движется по листку, голова медленно качается. Она получает удовольствие от своего усердия, от того, что хорошо вырисовывает каждую буковку. Она получает удовольствие от того, что чувствует, как за ее спиной стоит учитель. Она дышит бесшумно; она преисполнена благодарности. Она моя. Я не пускаю в ход руки. Мне достаточно слегка ее касаться, вдыхать ее запахи. Она пахнет теплым хлебом. В том, что я люблю в ней, она ни при чем. Стоит ей ошибиться — и она краснеет, глаза увлажняются. Они почти красивые. Я заставляю ее делать много ошибок, и она смотрит на меня с испугом, с уважением. Я хотел бы приложиться губами к ее векам; наверное, они теплые, гладкие, трепещущие, как… не знаю, как что; я уверен, что выразить это словом просто невозможно.

„Мне надо, чтобы вы приподняли эти пряди, — говорю я. — Вам они явно мешают при занятиях“. Я приподнимаю пальцем прямые, неухоженные патлы. Она замирает без движения. Этот простой контакт ее парализует. Я обнаруживаю мясистое ухо, вдобавок обезображенное дешевой клипсой. „И еще — одевайтесь по — другому. А то вам неудобно заниматься“.

Я слегка касаюсь ее груди. Мы побледнели — и она и я. Она сдалась, как кролик удаву… Теперь я шепчу ей:

„Начните свой пример на сложение заново. 57 плюс 8 равно не 66… Посчитаем — ка вместе!“ Я обхватываю рукой ее плечи, и мои пальцы как бы отсчитывают на ее груди: 8, 9, 60, 61, 62, 63, 64 и 65… Я чувствую, что она чуточку опирается на меня спиной, откидывает голову. У нее сладковатое дыхание и плохо почищенные зубы. Я ненавижу ее. Мои губы потихоньку ищут встречи с ее губами. С этого момента мне уже не смешно. Ее удовольствие скорее приводит меня в отчаяние. И потом, какое безобразие, что эта девчонка вдруг так заерзала. Может, она начнет еще меня обучать. Потаскушка эдакая…

Четверг. Я объяснил матери, что ее дочь и в самом деле слишком отстала и лучше было бы вернуть ее в обычную школу. Сегодня, во второй половине дня, раздался звонок в дверь. Гертруда проскользнула у меня под рукой, догадываясь, что я захлопну дверь перед ее носом. Она сосала леденец, от которого воняло парикмахерской.

„Похоже, я забыла у вас сумку“, — нагло сказала она, что меня возмутило. Я последовал за ней в класс. Но она даже не потрудилась поискать свою сумку. Она смотрела на меня и улыбалась. „Мама спросила у меня, что я такого сделала, если вы рассердились. Разве вы сердитесь?“ Она присела на краешек стола, выпятив грудь и раскачиваясь. „И что же ты ответила?“ Она вызывающе захихикала, отбросила волосы, падавшие ей на глаза. Я почуял угрозу, а она должна была чувствовать, что я боюсь ее, потому что засмеялась громче, как будто придумала игру, полную неожиданностей. „А правда, что вы меня больше не хотите?“