Лео Мале - Улица Вокзальная, 120

Что касается меня, то я сразу же узнал его. Несмотря на бороду. Когда я вел дело о шантаже, которому подверглась его сестра, он тщательно брился. О чем я и не преминул вежливо напомнить ему, делая вид, что интересуюсь его особой. Одному дьяволу было известно, до чего кстати взялся я задирать его.

– Вполне простительная прихоть заключенного,– ответил он, улыбаясь и поглаживая шею. Затем, демонстративно понизив голос в целях конспирации:– Возможно ли, чтобы такой ловкий детектив до сих пор еще не сбежал?

Я ответил ему, что давно уже не брал отпуск, а на мой вкус, отдых в концлагере вполне его заменяет, что не вижу особой необходимости прерывать его по собственному почину. Кроме того, моему хрупкому здоровью весьма полезен свежий воздух. И наконец, между нами, разве не в том заключается цель моего пребывания здесь, чтобы с помощью своего собачьего нюха вылавливать уклоняющихся от работы? И т. д. и т. п. Короче, слово за слово, я поведал ему, что с позавчерашнего дня нахожусь не у дел. Aufnahme временно закрыта, и раньше чем через три недели нам не взять в руки карандаш. Не мог бы он подыскать мне какую-нибудь работу в Lazarett? Скажем, в должности санитара?

Он смерил меня взглядом, каким на гражданке одаривал, должно быть, тех, кто приходил наниматься к нему в услужение, и мне не очень это понравилось. Наконец, выстрелив через тонкие губы очередь: «Да, да, да», он пригласил наведаться к нему завтра в Revier [10] Санчасть ( нем. ). .

Мы обменялись рукопожатием.

Я выбил трубку о деревянные ступени лестницы и на место пепла, усеявшего тощие кустики вереска, насыпал польский продукт, который нам продавали в столовой под видом табака. Это было нечто, напоминающее динамит, способный разнести в клочья желудок и вполне пригодный для того, чтобы задымить ландшафт, наполнив окрестности сладковато-едким запахом пыли.

Вежливый, как начищенный пятак, доктор Юбер Дорсьер мог, конечно, заронить надежду, но чтобы оказать услугу – нет, тут уж увольте.

Он так немилосердно затянул со своим обещанием – если вообще намеревался когда-нибудь его выполнить,– что будь я в зависимости только от него, то давно уже гнул бы спину на общих работах в Kommando [11] Рабочая команда ( нем. ). . Не то чтобы там мне было бы хуже, чем здесь; просто я испытывал нежную привязанность к колючей проволоке, а в сторожевых вышках, озаренных закатным солнцем, заключалось для меня нечто сакральное, удовлетворявшее некую эстетическую потребность.

К счастью, у меня там был друг. Поль Дезиль. Тоже док, невысокий курчавый блондин, эдакая симпатичная квадратная ряха. Он моментально подыскал мне непыльную работенку в госпитале. Там я не раз имел возможность наблюдать за матрикулярным номером 60202. Он по-прежнему пребывал в плачевном состоянии и, по заключению медицинской комиссии (франко-немецкой), отнюдь не был симулянтом. Признанный неизлечимым, он должен был отбыть с первой же партией репатриантов. В ожидании отправки он целыми днями просиживал у забора, в двадцати метрах от рогаток, подперев подбородок изящными руками и вперив в пространство отрешенный взгляд.

Не раз пытался я завязать с ним более или менее связную беседу. Напрасный труд. Лишь однажды взглянул он на меня с проблеском мысли и спросил:

– Где это я мог вас видеть?

– Меня зовут Нестор Бюрма,– ответил я, едва сдерживая дрожь, в надежде проникнуться тайной этого несчастного. – До войны я служил частным детективом…

– Нестор Бюрма,– повторил он задумчиво.

– Да. Нестор Бюрма. Директор агентства «Фиат люкс»…

– Нестор Бюрма.

Он побледнел от непосильного напряжения, шрам на его щеке проступил отчетливее, но затем сделал жест, исполненный величайшей усталости.

– Нет… это имя мне ни о чем не говорит,– с горечью выдохнул он.

Потом дрожащими руками закурил сигарету и, волоча ноги, переместился поближе к забору из колючей проволоки, лицом к сторожевой вышке и небольшой роще.

Шли дни, недели, месяцы. Часть больных и тяжелораненых отправилась во Францию. 60202-му не повезло. Его номер, включенный поначалу в список отъезжающих, был в последний момент пропущен каким-то бездушным бюрократом, обрекшим обеспамятевшего на то, чтобы еще много недель мыкать тоску по выскобленным граблями аллеям Lazarett.

Наступил ноябрь, и работы поприбавилось. Однажды чей-то картавый голос воскликнул при виде 60202-го:

– Вот тебе на, он все еще здесь, этот Кровяшка? Для такого симулянта это просто-таки никуда не годится.