Лео Мале - Лихорадка в квартале Маре

– Он живет один там, наверху?

– Ну, наверно, хотя бывает, что приводит туда девицу. В общем, я толком об этом ничего не знаю, месье.

– Ну, я хотел сказать… родители.

– Нет, без родителей. Я читал в газете, что он, мол, сын известного промышленника. Но сам ничего не знаю.

– Наверно, в этой семье не все ладно?

Парень пожал плечами:

– А вы видели семью, где все ладно? Ну все, мне надо вкалывать дальше. Спасибо за сто франков, месье.

И он ушел, опустив плечи.

Поднявшись под самую крышу, я без труда нашел жилище Мориса Баду. На всех дверях бесконечного коридора с низким потолком, на уровне глаз, висели визитные карточки или листки бумаги с именами. Всего лишь одна дверь была лишена какого-либо указателя. Это была неуклюжая попытка спрятаться, не маскировка, а скорее, наоборот, подсказка.

Я постучал в дверь и стал ждать.

Никто внутри не спешил мне открыть. Можно было бы даже поклясться, что там никого нет. Но тишина такс го типа не могла обмануть натренированное ухо, вроде мое: о.

Я продолжал стучать, и в конце концов чей-то голос спросил:

– Кто там?

– Месье Баду? -спросил я в свою очередь.

За дверью никто не ответил, но ее тем не менее открыли, не требуя дополнительных объяснений, и маленький худенький силуэт обрисовался в дверном проеме.

Я заплатил за такси, отдал сто франков, поднялся на пятый этаж, и все коту под хвост. Морис Баду не был тем человеком, который, возможно, звонил по телефону и которого я выслеживал вчера вечером под проливным дождем. Меня убедили в этом не только его очки, но и общий вид, рост, манера держаться. Тот был довольно крупным, во всяком случае, больше студента, который сейчас стоял передо мной. И вдруг одна мысль ударила мне в голову: студент пропускал занятия.

– Ну и что?– бросил он агрессивно.

– Можно войти? – спросил я.

У нас обоих был талант отвечать на вопрос другим вопросом. Это продолжалось бы долго.

Я вполне мог уйти, посколку эта личность не была той, что я предполагал, но за его очками я заметил странный блеск в глазах, что и заставило меня остаться, хотя эта странность хорошо сочеталась с дурацкими предосторожностями, которые он начинал и не доводил до конца, и вообще все это не имело никакого определенного смысла. Но все равно…

– Войти? – проворчал он.– А зачем?

– Я журналист.

– Так я и думал. Я уже выложил все, что знаю, старина, но заходите все равно. Всем кушать надо…

Я вошел в чистенькую, очень скромно обставленную комнату с потертым ковром на паркетном полу. Над постелью, в застекленных рамках, висели неплохие художественные фотографии руин, а не изображения соблазнительных девок, как я ожидал. На книжной полке стояли книги, по всей видимости, с серьезным содержанием, на кровати валялась картонная папка с бумагами. На деревянном некрашеном столе лежали газеты, на спинке стула висела одежда. На каминной полке рядом с будильником и безделушками стояла фотография женщины среднего возраста с улыбкой, колючей как острие булавки, которую, по всей видимости, ей воткнули в зад во время работы фотографа, чтобы заставить сжать губы так, как это было видно на портрете. Дама походила на очкарика, хозяина комнаты.

Последний, закрыв дверь, продолжал:

– …и потом есть одна вещь, которую мне хотелось бы знать.

– Какая?

– Оставят ли меня когда-нибудь в покое со всем этим делом?

Я сделал жест римского трибуна:

– Плата за славу, месье. Обнаружить труп…

– Я бы запросто обошелся…

С усталым видом он потер подбородок, на нем, как и на щеках, щетина росла очень быстро. Ему было не более двадцати трех лет, прилично одет, но выглядел старым, ужасно старым и не очень понятным. Его широкий лоб мыслителя усугублял странное, непонятное чувство, которое вызывало его присутствие.

Он продолжал:

– Итак, вы не можете мне ответить?

Я улыбнулся:

– Вы не Мартина Кароль… Завтра о вас все забудут. Наверняка, я последний, кто пришел надоедать вам по этому поводу.

– Ну и прекрасно. И неплохо было бы побыстрее закончить с вами эту проблему. А вообще, что я могу сказать? Видно, вам здорово не хватает сюжетов, а? Никогда не думал, что журналисты живут вот такими крохами. Да, впрочем, какая газета?

– «Крепю».

– «Крепю»?

– «Крепюскюль».

– Ах, да! А разве я еще не говорил ни с кем из ваших?

– Возможно. Но я хочу добавить подробностей для провинциального выпуска.

– Как ваша фамилия?

– Далор.

– Не знаю такой.