Фруде Грюттен - Плывущий медведь

Я закурил и жадно вдохнул теплый воздух. Все-таки стало лучше. Хоть какое-то появилось дело. Что-то происходит. И об этом говорим не только я и пара других остолопов. Мартинсен вернулся и сказал, что надо бы зайти в этот приют, но попозже.

— Знаешь, кого подозревают? — спросил он.

Я покачал головой. Слухов ходило много. Кто-то винил сомалийцев. Кто-то — косовских албанцев. В тот вечер, когда молодой Педерсен оказался в реке, он поссорился с какими-то беженцами у «Райского гамбургера». И будто эти беженцы дождались, пока парень сядет в свой «опель», и устроили погоню.

Мартинсен попросил меня еще раз проехаться с ним. На случай, если он что-то забыл сфотографировать. Мы поехали через Эйдесмуен, вниз по Хьюадалену, проехали Синг-Синг и Бюгду. Сбавив скорость, проехали мимо полицейского участка, «Кирпичного дома» [3] «Кирпичный дом» — известный в Одде дом для рабочих цианамидной фабрики, построен в 1915 году, упоминается в других произведениях Ф. Грюттена. и школы. Я снова включил поворотник и вернулся на главную улицу.

На Эйтрхеймсвейене пришлось затормозить. Дорогу вдруг вздумала переходить пожилая дама. На ней было летнее платье в цветочек и парик, смотревшийся очень ненатурально. Пока она ковыляла через проезжую часть, все движение остановилось.

Я кивнул даме и сказал:

— Добро пожаловать в Одду!

Сквозь лобовое стекло мы смотрели, как люди ходят по площади. На первый взгляд в их перемещениях не было никакой логики. Наверное, в этом особенность маленьких городков — все они кажутся выстроенными без всякой логики. И чтобы понять эту логику, нужно долго здесь прожить. Я знал этот город досконально. Я знал о нем все. И тем не менее отсюда, из салона автомобиля, Одда выглядела необычно. Улицы разбегались в море ослепляющего света, и город становился непохожим сам на себя. Я подумал, что и теперь не знаю всей логики.

Несмотря на ранний час, в баре «Плавильня» было полно народа. Владелец заведения заклеил окна плакатами и черной лентой, чтобы не впускать лето внутрь. А с тотализатором ничего поделать было нельзя. Слишком многое стояло на кону. Слишком большие здесь крутились деньги.

Я болел за Аргентину. Мне всегда нравилась Аргентина. Во всяком случае, когда они пытались играть. Но сейчас они даже не пытались. Просто перекидывали друг другу мяч. Я смотрел на эти фигуры, которые двигались как-то замедленно, как будто под водой. Я вспомнил время, когда сам был активнее.

Пот лил с меня в три ручья, как будто кто-то внутри качал его насосом. Хотелось в душ. С ровными перерывами работал виброзвонок мобильника. Я не отвечал. Просто стоял и наблюдал возню на экране, как и остальные.

— Что там новенького про убийство? — спросил мой сосед за стойкой.

— Ты меня спрашиваешь? Я с тем же успехом могу спросить тебя.

Он посмотрел на меня обиженно:

— Я спрашиваю тебя.

— Я знаю то же, что и все остальные, — ответил я.

— А все знают, кто убийцы.

Он допил свое пиво и отставил стакан.

Я спросил, откуда он знает, что это — убийство.

— Я не знаю, — ответил он.

— Но ты спросил, что там новенького про убийство.

— Убийство и есть убийство. Все это знают.

— А откуда ты знаешь, что это — убийство?

— А что ж это еще? Думаешь, этому парню, Педерсену, просто стало жарко, и он решил искупнуться?

— Я ничего не знаю. Я сейчас не на работе.

— А я думал, журналисты всегда на работе.

С этим типом я был незнаком. Когда ты — репортер в маленьком городе, все знают, кто ты. Вот в чем загвоздка. Все знают, чем ты занимаешься. И все думают, что тебе можно говорить все, что попало.

— Вот объясни мне одну вещь, — сказал сосед. — Почему, когда все знают, кто совершил убийство, полиция не пойдет и не арестует убийц?

Я ответил, что не знаю.

— Послушай, — сказал он. — Все знают, кто они. Пускай они радуются, что не убили девчонку.

Я сказал, что не понимаю, о ком речь и почему они должны радоваться.

— Все знают, что это сербы, — сказал сосед. — Все беды от них. Вчера вечером у «Райского гамбургера» они накинулись на молодого Педерсена. Полиции пора бы их арестовать. Если бы они убили девчонку, разве бы сидели тут сложа руки? Мы были бы там. Усек? Там.

И он пошел взять себе еще пива.

Не знаю, как это объяснить, но сегодня паб был другим. Может, из-за матча, может, еще из-за чего-нибудь — не знаю. Каждый день на этой неделе я заходил в «Плавильню» смотреть футбол. Сегодня над столами носились крики и ругань. Самые крикливые сидели в куртках английской сборной и кричали экрану: «Эй, латинос лохматый! А ну вставай, баба!»