Саймон Керник - Для смерти день не выбирают

— Сволочь, — прошипел он сквозь зубы. По моим прикидкам, в ближайшие пять минут ожидать его возвращения в игру не стоило, а за это время все должно было решиться: либо я сбегу, либо погружусь в вечное забвение. Причем чаша весов определенно склонялась ко второму варианту.

Я зажмурился, снова открыл глаза и сосредоточился на двух подступающих с разных сторон противниках. Пелена рассеялась, зрение прояснилось, но не слишком ли поздно?

— Как голова? — осведомился номер третий, чей акцент выдавал уроженца Глазго. — Должно быть, раскалывается, а?

— Через минуту будет еще хуже, — недовольно проворчал Усач, замахиваясь битой так, словно готовился отправить мяч за пределы стадиона. Агрессивности ему определенно добавил попавший в глаза гель — он все еще мигал и щурился.

Подойдя ближе, они остановились, и номер три сочувственно покачал головой.

— А ты крепкий парень. Крепче, чем мы думали. Но, боюсь, все-таки недостаточно крепкий. А теперь давай так — закрывай глазки, и мы сделаем все по-быстрому. — Он поднял биту. Его усатый приятель тоже. — А это, — он показал взглядом на баллончик у меня в руке, — тебе уже не поможет.

Слева, за деревьями, послышался шум. Что-то быстро приближалось. Потом до нас долетел мужской голос:

— Текс, вернись! Текс, ко мне!

Человек был еще далеко, а вот собака уже близко. Наверное, услышав посторонние звуки, она решила посмотреть, что тут происходит. В любом случае я был благодарен ей за выигранные секунды. К тому же мне всегда нравились собаки.

— Какого черта? — выругался шотландец, поворачиваясь к лесу.

Все еще лежа на спине, я вскинул руку со вторым баллончиком и, вжав кнопку, выстрелил гелем в лицо Усачу, представлявшему, на мой взгляд, наибольшую опасность. Он отпрыгнул на пару шагов, но сдавленные проклятия позволяли предположить, что на сей раз выстрел достиг цели. Я развернулся и брызнул гелем в шотландца, но тот успел отступить на безопасное расстояние. Геля хватило на короткий пшик, и теперь шутки кончились. Я едва успел вскинуть руки, блокируя удар сбоку. Бита скользнула по предплечью и сорвала кожу между шеей и подбородком. Я скрипнул зубами — больно, но зато ничего не сломано.

Шотландец снова замахнулся. Злости в его глазах не было, только решимость и сосредоточенность — похоже, он решил покончить со мной одним ударом. Я подумал, что, кажется, ошибся с выбором главного противника. И в этот момент из-за деревьев выкатился Текс и, помахивая хвостом, прыгнул на моего противника. Песик вряд ли спешил на помощь мне; скорее всего он счел происходящее игрой и просто хотел принять в ней участие.

Вышло, однако, по-другому. Шотландец запаниковал, пнул собачонку в бок и даже попытался достать ее битой. Это привело к тому, что Текс только разозлился, зарычал и оскалил зубы, показывая, что намерен рассчитаться с обидчиком по-своему. Шотландец, оказавшись между двумя огнями, попытался погасить оба и, разумеется, не преуспел ни с одним, ни с другим. Я схватил биту Усача, и шотландец, хотя и видел это, не успел помешать, потому что овчарка вцепилась зубами в его собственное оружие.

На Филиппинах я набрал неплохую физическую форму, но утренние приключения не прошли бесследно — голова болела, глаза резало, левая рука онемела от только что полученного удара, — так что когда я врезал шотландцу по лопаткам, эффект получился менее внушительный, чем тот, которого я достиг с помощью геля.

Он пошатнулся, на мгновение потеряв равновесие, но тут же перенес вес тела на другую ногу и еще раз пнул овчарку. На этот раз Текс не успел отпрыгнуть, и удар в горло опрокинул его на спину. Не обращая внимания на меня, шотландец снова поднял биту и с силой обрушил ее на голову несчастного животного. Пес тявкнул и затих, и я понял, что союзника у меня больше нет.

— Текс! Эй, какого черта? Что вы сделали с моей собакой?

Хозяин овчарки стоял на дороге ярдах в десяти от нас, с всклокоченными волосами и в мокрой одежде — очевидно, пытаясь найти Текса, он шел за ним напрямик, через кусты. На лице его застыло выражение изумления и ужаса, свойственное жертвам насильственного преступления. Это был крупный мужчина, обремененный парой стоунов лишнего веса и далеко не молодой. Все в нем указывало на типичного офисного служащего, и, следовательно, рассчитывать на его помощь не приходилось. Все, что он мог, это позвать на помощь, без чего я предпочел бы обойтись. Глаза за толстыми стеклами очков предательски поблескивали, и я подумал, что он может в любую секунду потерять последние остатки самообладания и расплакаться.