Богдан Сушинский - Фельдмаршал должен умереть

— Вот тогда уж вам без меня точно не обойтись.

Умбарт ещё больше располнел. Раскрасневшиеся щёки свидетельствовали о том, что мизерная разница в климате между Корсикой и лигурийским побережьем Италии на самочувствии и аппетите этого штурмбаннфюрера никак не сказались. В то же время пули партизан счастливо обходят его, правда, вместе с чинами, наградами и прочими добродетелями начальства.

— Не проще ли вам напасть однажды со своим батальоном на ставку Муссолини и похитить его раз и навсегда, коль уж для вас это стало пределом амбиций.

— Пусть даже амбиций, Скорцени, пусть амбиций, — продолжил Умбарт сию тему уже на берегу. — Для меня это последняя возможность отличиться в нынешнюю войну, войти в её историю.

— Так мне что, следует еще раз похитить дуче, только на сей раз доставить не в ставку фюрера рейха, а в ставку штурмбаннфюрера Умбарта?

— А что, это мысль! Не зря я всё чаще вспоминаю ваши слова, точнее, ваше заклинание: «Я ещё вернусь в этот мир! Я ещё пройду его от океана до океана!».

— Вот именно: вернуться бы и пройти… — с едва заметной грустинкой подтвердил верность своему девизу обер-диверсант.

Фельдмаршал недоверчиво взглянул на Бургдорфа и закрыл глаза.

— От фюрера я уже ничего не жду, — сдавленным голосом прохрипел он.

— Сами видите, что ваше участие в путче до сих пор никак не афишировалось. И впредь тоже никто не посмеет бросить тень на ваше имя. Фельдмаршал Роммель так и останется в памяти германского народа как один из самых талантливых его полководцев.

Глубоко вздохнув, Роммель приказал остановить машину. Водитель оглянулся на Бургдорфа, но, прежде чем тот среагировал на требование фельдмаршала, нажал на тормоза. Еще спустя несколько мгновений Роммель открыл кобуру и взялся за ручку дверцы.

— Это исключено, — придержал его лежащую на кобуре руку Бургдорф. — Совершенно исключено. Фельдмаршал Роммель не может уйти, избавив себя от бремени полководца столь недостойным образом. С чего вдруг? Находясь дома, подлечившись после ранения?..

— Поймите, фельдмаршал, — вновь решился подать голос Майзель, до сих пор восседавший рядом с водителем, словно восковая кукла. — Решается вопрос чести не только Роммеля, но и всего вермахта, всей Германии. Еще бы: фельдмаршал Роммель… Германия… В истории Германии… — тут же потерял он нить своих рассуждений. — С чем нельзя не согласиться… Генерал Бургдорф, как личный адъютант фюрера…

Не обращая никакого внимания на его благочестивый бред, Бургдорф извлёк их нагрудного кармана ампулу, врученную ему в Берлине специалистом из «Особой химической лаборатории Мюллера». Увидев её, Майзель мгновенно сник и глубже осел в кресле, словно пытался спрятаться за спинку сиденья. Сейчас он вёл себя так, словно на самом деле ампула предназначалась не Роммелю, а ему.

— Это всё, что я могу предложить вам, фельдмаршал Роммель, — как можно убедительнее произнёс Бургдорф. — Как утверждают, действует этот яд-«гестапин» мгновенно и безболезненно, к тому же обладает малиново-жасминным привкусом.

— И даже малиново-жасминным привкусом? Поди ж ты. Сами пробовали? — попытался изобразить саркастическую ухмылку на своём лице «герой Африки».

— Причем дважды, — не растерявшись, в тон ему ответил Бургдорф. — Лично испытывал.

— Ну что ж, будем считать, что решение принято. Извините, господа, придется вас покинуть, — едва слышно проговорил Лис Пустыни. — В такой ситуации сводить счёты с жизнью лучше наедине с самим собой.

— Нет, фельдмаршал.

— Что значит «нет»? Ни консультанты, ни зрители мне не нужны.

— И всё же вам не следует оставлять машину. Это должно произойти сейчас и прямо здесь, чтобы потом нам не пришлось подтаскивать вас к машине. К тому же свидетелями этой сцены не должны становиться солдаты из нашего сопровождения. Лишние свидетели нам и в самом деле не нужны.

— Тогда выйдите вы.

В машине воцарилось неловкое молчание.

— Я, пожалуй, оставлю вас, — то ли из уважения к фельдмаршалу то ли просто опасаясь за свои нервы, проговорил водитель и, не дожидаясь разрешения генералов, поспешно выбрался из «мерседеса». Бургдорф и Майзель проводил его взглядами, а затем вопросительно переглянулись.

— Только в нашем присутствии, — с непонятным упорством настоял Бургдорф. — Мы двигались по шоссе, неожиданно вам стало плохо… Причем происходило всё это в нашем присутствии. Такова легенда. Германцам это будет преподнесено как смерть от сердечного приступа.