Деннис Лихэйн - Святыня

Я обошел стол и, сдвинув настольную лампу, сел на столешницу, так что нога моя свешивалась в дюйме от его ноги.

— Дэнни, — сказал я, — если б у вас с ней было простое свидание, вы ни за что бы не выпустили меня из лифта. Вам надо скрыть какую-то ужасную тайну. Нечто огромное, постыдное и противозаконное, за что вас можно упрятать в тюрьму на веки вечные. Пока что я не знаю, что именно вы скрываете, но мне известно, как действует Дезире, и известно, что она и пяти минут не потратила бы на ваши дряблые гениталии, если б не получила взамен нечто существенное. — Наклонившись к нему, я ослабил узел его галстука и расстегнул ему воротничок. — Так что признавайтесь.

Над его верхней губой показались капельки пота, а сжатые челюсти слегка обмякли.

Он сказал:

— Вы слишком много себе позволяете.

Я поднял бровь:

— И это все, что вы можете мне сказать? Ну, тогда держись, Дэнни.

Я спрыгнул со стола.

Он отпрянул в своем кресле, откатив его от меня, но я повернулся к нему спиной и направился к двери. Там я оглянулся:

— Когда я через пять минут позвоню Тревору Стоуну и расскажу ему, что вы трахаете его дочь, может, передать ему что-нибудь от вас лично?

— Вы не посмеете.

— Не посмею? Да у меня есть снимки, Дэнни.

Все-таки приятно наносить сокрушительные удары.

Рука Дэниела Гриффина поползла вверх, и он несколько раз глотнул. Он вскочил с такой стремительностью, что кресло его крутанулось, а он простоял секунду, опершись о стол и глотая кислород.

— Вы работаете на Тревора? — выговорил он.

— Раньше работал, — сказал я. — Теперь — нет. Но телефон его у меня записан.

— И вы, — сказал он звенящим голосом, — остались ему верны?

— Вы вот не верны! — сказал я, издав короткий смешок.

— Я про вас спрашиваю.

Я покачал головой:

— Я не люблю его и дочь его не люблю, и, насколько я знаю, оба они могут пожелать моей смерти сегодня в шесть часов вечера.

Он кивнул:

— Это опасные люди.

— Знаете что, Дэнни? Расскажите мне что-нибудь, чего я еще не знаю. Что вам полагается сделать для Дезире?

— Я... — Он покачал головой и отошел к маленькому холодильнику в углу. Он наклонился к холодильнику, и я вытащил пистолет и снял его с предохранителя.

Но он вытащил из холодильника лишь бутылку «Эвиана». Выглотав с полбутылки, он вытер рот тыльной стороной руки. Когда он увидел пистолет, глаза его расширились. Но я лишь пожал плечами.

— Он очень дурной, мерзкий человек, и он умирает, — сказал Гриффин. — Мне приходится думать о будущем. Приходится думать о том, в чьи руки перейдут его деньги, когда он умрет. Кто станет держателем кошелька, если угодно.

— И немалого кошелька, — заметил я.

— Да. В один миллиард сто семьдесят пять миллионов долларов по последним подсчетам.

От этой цифры я несколько оторопел. Такая сумма, наверное, одна может заполнить грузовик или банковский сейф. А возможно, в грузовик или в сейф она и не уместится.

— Так это уж не кошелек, — сказал я. — Это прямо национальный валютный запас!

Он кивнул:

— И деньги эти надо куда-то направить, когда он умрет.

— Бог мой, — сказал я. — Вы собираетесь изменить его завещание.

Он отвел глаза и стал смотреть в окно.

— Или же вы уже его изменили, — сказал я. — Ведь и он изменил завещание после покушения на него, не правда ли?

Не сводя глаз со Стейт-стрит и задней стороны «Сити-Холл-Плаза», он кивнул.

— Он вычеркнул Дезире из завещания?

Опять кивок.

— К кому же теперь переходят деньги?

Никакого ответа.

— Дэниел, — повторил я, — к кому же теперь переходят деньги?

Он махнул рукой.

— На разнообразные нужды пойдут — университетские стипендии, библиотеки, на медицинские разработки — всякое такое.

— Чепуха. Бескорыстием он не отличается.

— Девяносто два процента всего капитала пойдет в частную трастовую компанию его имени. Как адвокату мне поручено каждый год снимать оттуда известный процент и направлять его в вышеуказанные медицинские учреждения. Прочее остается в трастовой компании и приумножается.

— Какие же это медицинские учреждения?

Он оторвал взгляд от окна.

— Специализирующиеся на криогенных разработках.

Я чуть было не расхохотался.

— Так этот полоумный хочет, чтобы его заморозили?

Он кивнул:

— До тех пор, пока не найдут средство от рака. А проснувшись, он все равно будет входить в число богатейших людей планеты, потому что одних только процентов с его капитала хватит на то, чтобы покрывать инфляцию вплоть до трехтысячного года.