Деннис Лихэйн: Глоток перед битвой

Вторым был Бобби Ройс. Он держал Энджи за горло, когда моя пуля вырвала приличный кусок мяса у него из ноги. Не поверите, но Бобби Ройс после этого сумел подняться. Не только подняться, но и направить в мою сторону ствол. Он целился в меня даже после того, как две пули, выпущенные Энджи, подкинули его вверх и отшвырнули к пожарному гидранту и свет померк в его глазах. Бобби Ройс так и застыл, держа меня на мушке, и надо сказать, что при жизни в глазах у него было огня и блеска не больше, чем у мертвого.

Я вылез из машины у того дома, где проживала Дженна. По крайней мере, это был последний известный нам адрес. На мне был жемчужно-серый полотняный пиджак свободного покроя и к тому же на размер больше, так что «магнум» из-под мышки не выпирал. Подростки, сидевшие на капотах машин возле дома Дженны, явно собирались подурачиться.

Их было человек девять. Половина расположились на крыше облезлого синего «Шевроле-Малибу» с ярко-желтым блокиратором на переднем колесе — владелец явно не желал платить штрафы. Остальные пристроились рядом — на темно-зеленой «Гранаде». Двое подростков спрыгнули наземь и быстро зашагали вверх по улице, опустив головы и потирая ладонями лбы.

Я подошел вплотную и спросил:

— Дженна здесь?

Тот, кого другие называли Джером, — тощий и жилистый, в мешковатой красной безрукавке и белых шортах — рассмеялся.

— "Дженна здесь?" — передразнил он пронзительным тоненьким голоском. — Можно подумать, закадычный друг явился. — Остальные тоже засмеялись. — Нет, папаша, нету Дженны, уехала на денек. Я ее обслуживаю, так что можете оставить ей сообщение через меня.

При слове «обслуживаю» вся компания загоготала.

Шутка мне тоже понравилась, однако я был твердо намерен сохранять невозмутимость.

— Типа того «пусть мой агент позвонит ее агенту», да?

Джером взглянул на меня с невозмутимым видом:

— Да, папаша, типа того. Все будет передано.

Они загоготали еще громче. Гораздо громче.

Ну вот, Патрик Кензи, ты и соприкоснулся с подрастающим поколением. Я прошел между машинами, что было не так-то просто, поскольку никто и не подумал подвинуться. Однако мне это удалось.

— Душевно вам признателен, Джером.

— О чем ты, папаша?! Кушай на здоровье! Всегда ко мне обращайся!

— Как увижу Дженну, помяну тебя добрым словом, — продолжал я, поднимаясь на крыльцо трехэтажного дома.

— Проваливай, белая сволочь, — буркнул Джером, когда я открыл дверь в холл.

Дженна жила на третьем. Я взбирался по лестнице, вдыхая знакомые запахи, — во всех таких домах пахнет одинаково: нагретыми солнцем опилками, старой краской, кошачьей мочой, деревом и линолеумом, десятилетиями впитывавшими талый снег и грязь из-под мокрых подошв, пролитым пивом и содовой, пеплом тысяч окурков. Я благоразумно не держался за перила, которые по виду в любой момент могли сорваться с ржавых стоек.

Свернув в верхний вестибюль, я остановился перед дверью Дженны — или, вернее, тем, что от этой двери осталось. Кто-то пробил филенку дубиной — она валялась тут же, в груде щепок. Кинув быстрый взгляд в коридор, я обнаружил узкую полоску темно-зеленого линолеума, заваленного обломками стульев и шкафа, разодранной одеждой, пухом, выпущенным из вспоротых подушек, обломками транзисторного приемника.

Я достал пистолет, осторожно сделал маленький шажок внутрь и двинулся по квартире, вскидывая к каждому дверному проему одновременно глаза и ствол. Стояла тишина, какая бывает, когда ничего живого в доме нет, однако мне уже приходилось убеждаться, насколько эта тишина обманчива, и потому я собирался удостовериться своими глазами.

И через десять минут скрупулезного и напряженного осмотра я убедился, что квартира и в самом деле пуста. К этому времени я взмок, у меня заломило спину, а мышцы рук и ног просто одеревенели.

Потом, держа пистолет в опущенной руке и слегка расслабившись, пошел по второму кругу, вновь осматривая комнаты и обращая больше внимания на детали. Но из спальни не выскочило и не сплясало передо мной нечто, осиянное неоновой надписью УЛИКА. Да и в ванной я ничего не обнаружил, и кухня с гостиной оказались столь же неотзывчивы. Мне удалось лишь установить, что в квартире кто-то основательно пошарил, нимало не заботясь о сохранности обстановки. Все, что только можно, было разбито, взрезано, вскрыто, взломано, выпотрошено.

Шагнув в коридор, я услышал справа от себя шорох, шарахнулся и направил толстый ствол на Джерома. Он съежился и, загородясь ладонями, вскричал не своим голосом: