Харлан Кобен - Скованные одной цепью

Тереза, невеста Майрона, все еще не могла уехать из Анголы, а он, в свою очередь, когда многое в его жизни столь внезапно переменилось, не мог отправиться туда. Пока не мог. Хотя, возможно, скоро получится.

Невдалеке от места захоронения Майрон остановился и повернулся к Микки:

— Ты как?

— Все в порядке. — Микки ускорил шаг и немного оторвался от дяди. Минуту спустя все остановились.

Могила Брэда пока не была отмечена никаким надгробием. Только табличка с именем.

Долгое время все четверо молчали и просто смотрели перед собой. По проходившему невдалеке шоссе неслись машины, и никому не было дела до того, что всего в нескольких ярдах оттуда застыла в скорбном молчании обездоленная семья. Отец вдруг начал читать по памяти кадиш — заупокойную еврейскую молитву. Болитары не были религиозными людьми, совсем нет, но ведь есть вещи, которые делаешь, следуя традиции, ритуалу, они словно бы сами собой получаются.

«Да будет велико и свято имя Его в мире, который создал Он своей волей…» [30] Молитва начинается словами, основанными на стихах из книги пророка Иезекиля (38:23).

Майрон незаметно посмотрел на Микки. Пытаясь сохранить хоть видимость семьи, мальчик долго жил во лжи. Сейчас, стоя у могилы отца, он оставался спокоен. Голова поднята. Сухие глаза. Может, только так и можно выдержать обрушивающиеся на тебя удары. Выписавшись из клиники, Китти избегала встреч с сыном и думала только о том, как бы раздобыть дозу. Как-то ее нашли в бессознательном состоянии в дешевом мотеле и отвезли назад в реабилитационный центр. Там она снова прошла курс лечения, но, по правде говоря, смерть Брэда надломила ее, и у Майрона не было никакой уверенности в том, что она сумеет избавиться от наркотической зависимости.

Когда он предложил Микки стать его опекуном, тот решительно воспротивился. Этого следовало ожидать. Он никого не допустит на место матери, и если Майрон будет настаивать, подаст в суд, чтобы ему дали возможность жить самостоятельно, а то просто сбежит. Но по дороге в Лос-Анджелес вместе с родителями Майрона они пришли к чему-то вроде соглашения. Микки идет на то, чтобы жить в Ливингстоне под одной крышей с Майроном, который будет его неофициальным опекуном. Он ходит в местную школу, которую некогда окончили его отец и дядя и где в ближайший понедельник у него должен начаться учебный год. В свою очередь, Майрон не вмешивается в его дела и не возражает против того, чтобы Китти, несмотря ни на что, оставалась его единственным опекуном.

Это было непрочное и трудное примирение.

Сцепив руки за спиной и опустив голову, отец Майрона закончил долгую молитву словами: «Устанавливающий мир в Своих высотах, Он пошлет мир нам и всему Израилю». «Амен», — эхом отозвались Майрон с матерью. Микки не произнес ни слова. Какое-то время все стояли неподвижно. Майрон не отводил глаз от исхоженной земли и все пытался представить себе, как это здесь, в глубине, лежит его младший брат. И у него это не получалось.

Зато мелькнула в памяти картинка последнего, шестнадцатилетней давности, свидания с Брэдом, когда Майрон, старший брат, всегда старавшийся защитить младшего, разбил ему нос.

Китти права. Брэду не терпелось оставить школу и уехать в неведомые края. Когда отец узнал об этом, он отправил Майрона поговорить с младшим братом. «Ступай к нему, — сказал он, — и извинись за то, что ты говорил о ней». Майрон заспорил, настаивая, что Китти лжет насчет противозачаточных таблеток и вообще у нее дурная репутация, — словом, весь тот вздор, который, как теперь стало понятно Майрону, не имел ничего общего с действительностью. А отцу это было ясно уже тогда. «Ты что, хочешь навсегда оттолкнуть его? — спросил он. — Иди извинись и приведи их обоих домой».

Но стоило Майрону появиться, как Китти, которая только и мечтала поскорее убраться отсюда, придумала историю о том, как он подсовывает ей наркотики. Брэд пришел в ярость. Слушая его бессвязные восклицания, Майрон понял, что всегда был прав насчет Китти. Начать с того, что идиотизмом со стороны Брэда было вообще с ней связываться. Майрон принялся упрекать Китти во лжи и коварстве, а под конец выкрикнул слова, которые при других обстоятельствах никогда бы брату не сказал: «Неужели ты веришь не своему родному брату, а этой лживой потаскушке?»

Брэд выбросил вперед кулак. Майрон поднырнул под удар и, сам закипая от ярости, ответил мощным свингом. Даже сейчас, на месте последнего упокоения брата, у него стоял в ушах влажный, хлюпающий звук, с которым сломалась переносица Брэда.