Дэшил Хэммет - Худой мужчина

— И ничего-то он не сможет сделать, — возмущенно сказала она. — Клайд мне лично их передал, по своей воле — они мои.

— Ваши что?

— Облигации, деньги.

— Какие облигации? Какие деньги?

Она подошла к столу и выдвинула ящик.

— Видите?

Внутри лежали три пачки облигаций, перетянутые толстыми резинками. Поверх них лежал розовый чек трест-компании «Парк-Авеню» на десять тысяч долларов, выписанный на имя Мими Йоргенсен и подписанный «Клайд Миллер Винант». На них стояла дата «3 января 1933 года».

— То есть, на пять дней вперед, — сказал я. — Это еще что за чушь?

— Он сказал, что столько у него пока на счету нет и что он может не успеть сделать вклад в ближайшие два дня.

— По этому поводу может возникнуть большой скандал, — предупредил я. — Вы к нему готовы?

— Почему же скандал? — возразила она. — Не понимаю, почему это мой муж — мой бывший муж — не имеет права материально поддержать меня и своих детей, если он того хочет.

— Бросьте. Что вы ему продали?

— Продала?

— У-гу. Что вы пообещали сделать за эти несколько дней, чтобы чек стал действительным?

В лице ее появилось недовольство.

— Право, Ник, порой мне кажется, что вы со своими дурацкими подозрениями — прямо ненормальный какой-то.

— Только учусь. Еще три урока — и получу диплом. Но, помните, я вас вчера предупреждал, что вы имеете шанс закончить дни свои…

— Довольно! — крикнула она и закрыла мне рот ладонью. — Вам обязательно повторять все это? Вы же знаете, как я этого панически боюсь и… — Голос ее сделался тихим и вкрадчивым. — Ник, вы же знаете, что мне за эти дни пережить довелось. Неужели нельзя быть хоть чуточку добрее?

— Меня не бойтесь, — сказал я. — Бойтесь полиции.

Я возвратился к телефону и позвонил Элис Квинн.

— Это Ник. Нора сказала…

— Да. Ты видел Гаррисона?

— Нет, с тех пор, как оставил его с тобой.

— Если увидишь, не говори ему ничего о том, что я тебе вчера наболтала, ладно? Я ведь на самом деле так не думаю, честное слово, не думаю.

— Верю, верю. В любом случае, никому бы ничего не сказал. Как он сегодня себя чувствует?

— Он ушел.

— Что?

— Он ушел. Он бросил меня.

— Не впервой. Вернется.

— Я знаю, но в этот раз мне страшно. Ник, он правда влюблен в эту девчушку?

— По-моему, он внушил себе, что влюблен.

— Он тебе об этом говорил?

— Толку бы в этом не было.

— Как, по-твоему, может быть, лучше с ней поговорить?

— Нет.

— Почему? Ты считаешь, что она в него влюблена?

— Нет.

— Что с тобой? — раздраженно спросила она.

— Нет. Я не из дома.

— Что? А, ты хочешь сказать, что звонишь из такого места, где нельзя говорить?

— Вот именно.

— Ты… ты в ее доме?

— Да.

— Она там?

— Нет.

— Думаешь, она с ним?

— Не знаю. Вряд ли.

— Позвони мне, когда сможешь говорить спокойно, а еще лучше заходи, хорошо?

— Разумеется, — сказал я и повесил трубку.

Мими смотрела на меня изумленными голубыми глазами.

— Кто-то принимает похождения моей дурехи всерьез? — Когда я не ответил ей, она засмеялась и спросила: — Дорри все еще являет собой страдающую деву?

— По-видимому, да.

— И будет, пока находятся простачки, которые ей верят. И надо же, чтобы вас, именно вас одурачила — а вы-то даже боитесь поверить, что… например, что я вообще способна хоть когда-нибудь сказать правду!

— Мысль интересная, — сказал я, но не успел продолжить, как в дверь позвонили.

В сопровождении Мими появился врач — пожилой, сутулый, смуглый коротышка с походкой вразвалочку. Мими провела его к Гилберту.

Я еще раз выдвинул ящик стола и посмотрел на облигации. Какие-то неведомые фирмы, из Сан-Паулу, Токио — электричество, водопровод. Все они были примерно в одну цену. Я прикинул, что всего их было тысяч на шестьдесят по номиналу, но на рынке они не потянули бы больше четверти, в лучшем случае трети этой суммы.

Когда в дверь еще раз позвонили, я задвинул ящик и открыл дверь Маколею.

Вид у него был усталый. Он уселся, не снимая пальто, и сказал:

— Ну, говори самое худшее. Чего он тут измыслил?

— Пока не знаю. Помимо того, что он передал Мими какие-то облигации и чек.

— Это мне известно. — Он порылся в кармане и вручил мне письмо:

«Дорогой Герберт!

Сегодня я вручаю миссис Мими Йоргенсен нижеперечисленные ценные бумаги и чек на десять тысяч долларов в трест-компанию „Парк-Авеню“. Переведите, пожалуйста, сумму, необходимую для его покрытия. Я предложил бы продать еще несколько акций предприятий коммунальных служб, но поступайте, как сочтете нужным. Как выясняется, в настоящее время я не могу более оставаться в Нью-Йорке и, по всей видимости, не смогу сюда вернуться, но буду периодически поддерживать с вами связь. Прошу извинения, что не имел возможности дождаться встречи с вами и Чарльзом сегодня.