Дэшил Хэммет - Худой мужчина

— Спасибо, — сказал я, и сказал не кривя душой. — Мы купим чего-нибудь выпить.

— Разумеется, — сказала Нора и поднялась с краешка кровати.

Крупный рыжеватый человек проводил ее глазами, с серьезным видом покачал головой и не менее серьезно сказал:

— Ей-богу, сэр, вы счастливый человек. — Он протянул руку. — Меня зовут Гилд. Джон Гилд.

— Мое имя вы знаете. — Мы пожали друг другу руки.

Нора вернулась с подносом, на котором стояли сифон, бутылка виски и стаканы. Один из них она хотела дать Морелли, но Гилд остановил ее.

— Страшно любезно с вашей стороны, миссис Чарльз, но по закону арестованному можно давать алкоголь или наркотики только по предписанию врача. — Он посмотрел на меня. — Ведь так?

Я сказал, что так, и мы выпили.

Гилд поставил пустой стакан и встал.

— Придется мне взять эту пушку с собой, но об этом не тревожьтесь. Вот поправитесь, тогда и наговоримся вдоволь.

Он взял руку Норы и неловко над ней склонился. Надеюсь, вы не обиделись, что я тут про вас сказал, но я хотел сказать…

Нора умеет очень мило улыбаться. Ему она послала одну из милейших своих улыбок.

— Обиделась? Что вы, я была польщена.

Она проводила полицейских с арестованным до дверей. Кайзер ушел несколькими минутами раньше.

— Он очень мил, — сказала она, возвратившись. — Сильно болит?

— Нет.

— Это ведь я во всем виновата?

— Чепуха. Может, выпьем еще?

Она налила мне.

— Я бы сегодня на это дело не налегала.

— Не буду, — пообещал я. — Неплохо бы селедочки на завтрак. А теперь, когда наши беды, хоть и ненадолго, но, вроде бы, позади, пускай нам приведут нашу псину, стража нашего нерадивого. И попроси телефонистку ни с кем нас не соединять — а то еще газетчики понабегут.

— А что ты намерен сказать в полиции по поводу пистолета Дороти? Что-то ведь сказать придется.

— Пока не знаю.

— Пик, скажи мне — я очень глупо себя вела?

— В меру.

Она рассмеялась, обозвала меня греком паршивым и пошла звонить.

Нора сказала:

— Тебе просто повыпендриваться захотелось. А зачем? Я же знаю, что от тебя пули отскакивают. Мне-то этого доказывать не нужно.

— Оттого что я встану, хуже не будет.

— А если хоть денек полежишь, тоже хуже не будет. Доктор сказал…

— Если бы он хоть что-то понимал, он бы себе насморк вылечил. — Я сел и спустил ноги на пол. Аста принялась щекотать их языком.

Нора принесла мне тапочки и халат.

— Ладно, железный человек, вставай, раз уж хочешь кровью ковер запачкать.

Я осторожно встал. В общем, все обстояло нормально — надо было только не слишком активно двигать левой рукой и держаться подальше от лап нашей Асты.

— Ну, подумай здраво, — сказал я. — Впутываться во все эти дела я не хотел и не хочу. Но много ли я выиграл от своего невмешательства? Теперь мне так просто из игры не выйти. Надо бы во всем разобраться.

— Давай уедем, — предложила она. — На Бермуды или в Гавану на недельку-другую, или обратно на Побережье.

— Все же в полиции надо что-то сказать насчет пистолета. А вдруг окажется, что это тот самый пистолет, из которого ее убили? Это они сейчас и выясняют, если уже не выяснили.

— Думаешь, это тот пистолет?

— Можно только гадать. Сегодня сходим к ним на обед и…

— Никуда мы не сходим. Совсем с ума сошел? Хочешь с кем-то повидаться — пусть сюда приходят.

— Это не одно и то же. — Я обнял ее. — А насчет этой царапины не беспокойся. Я в норме.

— Опять выпендриваешься, — сказала она. — Хочешь, чтобы все видели, какой ты герой — даже пуля не остановит.

— Не злобствуй.

— Буду злобствовать. Я не собираюсь, чтобы ты…

Я прикрыл ей рот ладонью.

— Я хочу видеть Йоргенсенов вместе, в домашней обстановке. Я хочу видеть Маколея, и хочу видеть Стадси Бэрка. На меня же со всех сторон давят. Хватит! А то тычут, как слепого щенка. Пора самому во всем разобраться.

— Ты ужасно упрямый, все-таки, — недовольно сказала она. — Пять часов только. Приляг, одеваться еще не пора.

Я пристроился на диване в гостиной. Мы послали за вечерними газетами. Выяснилось, что Морелли нанес мне две раны (это по сообщению одной газеты, а согласно другой — целых три), когда я пытался арестовать его за убийство Джулии Вулф, и что я при смерти — настолько при смерти, что ни навестить меня, ни переправить в больницу невозможно. Рядом с фотографией Морелли была помещена и моя — тринадцатилетней давности, в какой-то дурацкой шляпе. Я вспомнил, что так меня сфотографировали, когда я занимался взрывом на Уолл-стрит. Дополнительные сообщения по убийству Джулии Вулф были, по большей части, маловразумительны. Мы читали их, когда прибыла наша штатная гостьюшка, Дороти Винант.