Деннис Лихэйн - В ожидании дождя

Он наклонился вперед, предельно серьезный:

— Что, «интуиция» взыграла? «Нутром чуете», Старски? [7] Старски — один из двух персонажей комедийного боевика Тодда Филлипса «Старски и Хатч». — Глаза его снова лихорадочно заблестели, и он откинулся на спинку кресла. — Я даю вам сорок восемь часов, чтобы раскрыть это дело. А если не сможете, то к зиме будете патрулировать Роксбери. — Он хлопнул в ладоши. — Ну как, убедительно получилось?

— Я просто пытаюсь понять, почему ваша дочь погибла.

— Она погибла, — сказала Кэрри Доу, — потому что была слабой.

— В каком смысле, мэм?

Она тепло улыбнулась мне:

— В самом прямом, мистер Кензи. Карен была слабой. Одна проблема, другая, вот она и сломалась. Моя дочь, мой ребенок, была слабой. Ей требовалась постоянная поддержка. Она два десятка лет наблюдалась у психиатра. Она нуждалась в ком-то, кто держал бы ее за руку и повторял ей, что все будет хорошо. Что мир работает как надо. — Она подняла руки, словно желая показать: «Que sera sera». [8] «Что будет, то и будет» (фр.). — Но мир не работает как надо. Карен узнала это на собственной шкуре. И ее это раздавило.

— Проводились исследования, — сказал Кристофер Доу, склонив голову в сторону жены, — которые показали, что суицид по сути — пассивно-агрессивный акт. Не слышали об этом, мистер Кензи?

— Слышал.

— То есть человек не столько хочет убить себя, сколько желает причинить боль своим близким. — Он долил чаю себе в чашку. — Посмотрите на меня, мистер Кензи.

Я посмотрел.

— Я интеллектуал. И благодаря этому достиг успеха в жизни. — В его темных глазах блеснула гордость. — Но, будучи человеком значительного интеллекта, я, возможно, не так восприимчив к эмоциям окружающих. Возможно, что я мог бы гораздо лучше поддерживать Карен, пока она росла.

Его жена сказала:

— Ты прекрасно со всем справлялся, Кристофер.

Он отмахнулся. Ввинтился взглядом в меня.

— Я знал, что Карен так до конца и не смирилась со смертью своего биологического отца. И — да, возможно, мне следовало активнее доказывать ей свою любовь. Но никто не совершенен, мистер Кензи. Никто. Ни вы, ни я, ни Карен. А жизнь полна разочарований. Так что не сомневайтесь, нас всю оставшуюся жизнь будет мучить совесть, что мы могли бы больше сделать для своей дочери, но не сделали. Однако угрызения совести — продукт для внутреннего потребления. И эти сожаления — только наши. И потеря — только наша. И чего бы вы ни добивались, я могу прямо сказать вам, что нахожу вашу затею довольно жалкой.

Миссис Доу сказала:

— Мистер Кензи, можно вас спросить?

Я посмотрел на нее:

— Конечно.

Она поставила чайную чашку на блюдечко.

— Дело в некрофилии?

— Что?

— Этот ваш интерес к моей дочери. — Она протянула руку и провела пальцами по поверхности кофейного столика.

— Э-э, нет, мэм.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Так в чем же тогда дело?

— По правде сказать, мэм, я и сам толком не знаю.

— Пожалуйста, мистер Кензи! Хоть какая-то идея у вас должна быть. — Она разгладила подол своей рубашки. Внезапно я почувствовал себя крайне неловко. Стены комнаты словно сжались вокруг меня. Я ощущал собственное бессилие. Ну как я мог в нескольких словах описать желание исправить зло, жертве которого уже ничто не поможет? Как объяснить внезапные порывы, которые направляют, а зачастую и определяют нашу жизнь?

— Я все еще жду ответа, мистер Кензи.

Я беспомощно поднял руку, признавая абсурдность ситуации.

— Она показалась мне человеком, игравшим по правилам.

— И что же это за правила? — спросил доктор Доу.

— Правила жизни в обществе, наверное. Она работала, открыла общий с женихом банковский счет, откладывала деньги на будущее. Одевалась и говорила так, как должны одеваться и говорить люди, — если следовать советам Мэдисон-авеню. Купила «короллу», хотя мечтала о «камри».

— Не совсем понимаю вас, — сказала мать Карен.

— Она играла по правилам, — повторил я. — А жизнь все равно ее раздавила. Я только хочу знать, было ли все произошедшее случайностью.

— Ага, — выдохнула Кэрри Доу. — И хорошо нынче оплачивается борьба с ветряными мельницами, мистер Кензи?

Я улыбнулся:

— На жизнь хватает.

Она задумчиво посмотрела на стоявшую справа от нее чайную посуду.

— Ее похоронили в закрытом гробу.

— Мэм?

— Карен, — сказала она, — похоронили в закрытом гробу, потому что то, что от нее осталось, нельзя было показывать публике. — Она взглянула на меня, и глаза ее влажно блеснули в тускнеющем свете. — Понимаете, даже способ, каким она покончила с собой, был направлен против нас. Она лишила своих друзей и свою семью последнего шанса увидеть ее, оплакать как полагается.