Дэвид Гудис - Ночной патруль

Я хочу сказать, честным во всех отношениях. Слишком честным, черт возьми, для этого паршивого мира, я полагаю. В нем было что-то от святого, и, как воздается святым, воздалось и ему. Он был козлом отпущения, его пинали, над ним насмехались. Они терзали его тело, трепали ему нервы и пытались сломить его дух. Они старались на славу, можешь мне поверить.

В полицейском участке ему доставались все те дела, о которых не прочитаешь в газетах. Снова и снова он рисковал своей головой, чтобы схватить с поличным мерзавцев, по которым давно плачет тюрьма, а вскоре видел, как они расхаживают, свободные как ветер. Хочешь знать, что он делал?

Он приводил их снова. И что он за это получил? Я тебе скажу, мальчик, если ты хочешь знать. Здесь, на «Болоте», у полицейского есть два пути. Либо он вступает в игру и получает плату за то, что в нужный момент отворачивается, либо его ждут выбитые зубы и сломанные кости.

Скажу тебе, по утрам он приходил то с повязкой на голове, то с рукой в гипсе, то с заплывшими глазами и синяками. А порой — держась за живот и отплевывая кровь.

«О железяку споткнулся», — говорил он тогда, пожимая плечами. А потом улыбался так, что я больше не могла на него сердиться. Но скажу тебе, мой мальчик, трудно было это вынести.

И однажды утром он совсем не пришел домой.

Все случилось в проулке. Пока он выслеживал одних подонков, другие набросились на него с кусками железных труб и бейсбольными битами. Не успел он засвистеть в свой свисток, как они сшибли его с ног и принялись отделывать. По крайней мере, мне объяснили, что они бросили его, решив, что он мертв. Но по пятнам крови можно было понять, что он пришел в себя и пытался ползти. Ему не удалось уйти далеко, и он был слишком слаб, чтобы свистнуть в свисток. Он потерял много крови и в конце концов сел, прислонившись спиной к забору. Кровь продолжала капать, и через некоторое время ее почуяли крысы.

Вот так все и кончилось, мальчик. Вот что в конце концов случилось с твоим отцом, хорошим, честным полицейским. Крысы набросились на него, и он стал мясом у них в животах. Теперь ты понимаешь, почему я пью?

— Но мне не следовало рассказывать тебе это, — говорила она мальчику, который сидел спокойно в кровати в полутемной комнате, а рядом валялись окровавленный нож и дохлая крыса. — Честный полицейский, — бормотала женщина, пьяно шатаясь. — Говорят, ему воздается за честность, — сказала она, повышая голос. А потом продолжила еще громче: — Я скажу тебе, как ему воздается, я, черт возьми, специалист в этом деле... — Но больше она не могла говорить и упала на стул.

Она попыталась добавить что-то еще, но вино одолело ее, и она захрапела.

Мальчик опустил голову на подушку и попробовал заснуть снова. Но спать он не мог. Он сел на кровати и посмотрел на дохлую крысу. Потом встал, подошел к раковине и вымыл нож, а крысу выбросил в окно. Уже лежа в кровати, он услышал характерные звуки в проулке и понял, что другие крысы набросились на дохлую и принялись ее поедать. Шум становился громче, крысы дрались за обед. Шестилетний мальчик крепко зажмурился и застонал, словно от боли.

Теперь, когда прошло столько лет, направляясь к западу по Эддисон-авеню, проходя через перекрестки и ускоряя шаг, чтобы быстрее миновать крысиную возню, Кори чувствовал легкое покалывание высоко на бедре, где-то у паха. Он подумал, что ему это что-то напоминает, но вот что — он не был уверен.

Кори пересек Третью улицу и направился ко Второй. На пересечении Второй и Эддисон-авеню горящие окна забегаловки выдавали бурную жизнь. Любители выпить, собиравшиеся здесь по пятницам, уже набились в бар. Большинство мест за столами с расшатанными ножками было занято. Несколько женщин сцепились из-за столика. Какой-то строитель с мощными плечами и волосатой грудью в пропитанной потом нижней рубашке и в желтой каске, сдвинутой на затылок, кинулся их разнимать. Одна из девиц одним ударом сшибла его с ног.

Когда Кори входил, из двери вылетел тщедушный человечек, катапультированный мощным пинком дамы-вышибалы. Он мягко шмякнулся животом о мостовую — очевидно, опыт подобных приземлений у него был большой, — проворно поднялся на ноги и с торжественным выражением лица сделал вышибале «нос».

Та с сомнением посмотрела на свой кулак и сделала шаг вперед. Коротышка грациозно попятился. Оказавшись на мостовой, он заявил высокопарно:

— Мне есть куда пойти.

— Верю, — ответила дама-вышибала. — Попытай счастья вон там.