Дэвид Гудис - Любимая женщина Кэссиди; Медвежатник; Ночной патруль

Кэссиди вел автобус по забитой машинами Маркет–стрит, а в Филадельфии лил сильный дождь. Он терпеть не мог эту улицу в суетные субботние вечера, особенно в апреле, когда ливни досаждают дорожным копам, а те вымещают раздражение на шоферах такси и автобусов. Он сочувствовал дорожным копам и в ответ на свирепые взгляды и вопли только пожимал плечами и беспомощно жестикулировал. Если им туго приходится на оживленном перекрестке, ему не легче за рулем автобуса. Автобус и правда был жалкий, старый и дряхлый, коробка передач без конца жалобно тарахтела.

Автобус был одним из трех, принадлежавших небольшой компании, расположенной на Арч–стрит. Все три автобуса каждый день отправлялись на север в Истон, а потом назад в Филадельфию. Мотаться между Истоном и Филадельфией было скучно и тяжко, но Кэссиди страшно нуждался в работе, а человеку с его биографией всегда трудно ее раздобыть.

Кроме жалованья, ему было психологически важно сидеть за баранкой. Неотрывно глядя на дорогу и думая о маршруте, скорости, правилах движения, он как будто возводил преграду, защищавшую от катастрофы изнутри и извне.

Автобус свернул с Маркет–стрит, доехал под хлещущим дождем до Арч–стрит и прибыл на стоянку. Кэссиди вылез, открыл дверь и встал рядом, помогая выходить пассажирам. Он привык изучать появляющиеся из автобуса лица, гадая, о чем люди думают, какой жизнью живут. Старушки и девушки, хмурые тучные мужчины с отвисшим двойным подбородком, юноши, словно ничего не видя, тупо глядящие вперед. Кэссиди смотрел на их лица с мыслью, что может разглядеть корень их проблем. Он крылся в том факте, что это обыкновенные люди, понятия не имеющие о настоящих проблемах. Кэссиди мог бы им рассказать. Черт возьми, вполне мог бы.

Последний пассажир вышел из автобуса, и Кэссиди, закурив сигарету, пошел через узкий сырой зал ожидания к диспетчеру отчитаться о рейсе. Выйдя с автостанции, сел в трамвайчик, направлявшийся вниз по Арч на восток к большой, темной, медлительной реке Делавэр. Он жил близ Делавэра, в трехкомнатной квартире с видом на Док–стрит, пирсы и реку.

Трамвайчик его высадил, он побежал к киоску на угол купить газету. Развернул ее над головой, спеша под дождем к дому. В глаза бросилась неоновая вывеска маленькой пивной, и он секунду обдумывал мысль о выпивке. Но отбросил ее, ибо в данный момент ему требовалась еда. Была половина десятого, а он с полудня ничего не ел. Должен был пообедать в Истоне, да некий гений в компании внезапно изменил расписание, так что ни одного свободного водителя в тот момент рядом не оказалось. С ним всегда происходят подобные вещи. Одна из многочисленных прелестей вождения автобуса из дешевой шарашки.

Дождь припустил сильнее, и Кэссиди, промчавшись последние несколько ярдов, влетел в подъезд многоквартирного дома. Он запыхался и совсем промок, и теперь ему особенно приятно было оказаться под крышей, взбираться по лестнице к себе домой.

Он прошел вниз по коридору, отпер дверь квартиры, вошел. Потом замер на месте, присматриваясь. Потом моргнул несколько раз. Потом вытаращил глаза.

В квартире был полный разгром. Комнату будто сильно взболтали и несколько раз перевернули вверх дном. Почти всю мебель опрокинули, диван швырнули в стену с такой силой, что с нее осыпалась штукатурка и образовалась зияющая дыра. Небольшой столик валялся вверх ножками. По всей комнате раскатились бутылки из–под виски, среди них – несколько разбитых. Кэссиди долго хладнокровно рассматривал все это, но вдруг взгляд его застыл. На полу была кровь.

Кровь стояла маленькими лужицами, тянулась там и сям красными нитями. Кровь высохла, но еще блестела, и от этого блеска мозг Кэссиди пронзило жгучей иглой. Он сказал себе: это кровь Милдред. Что–то стряслось с Милдред!

Бесчисленное множество раз он просил ее не устраивать пьянок, когда он в рейсе. Они ссорились из–за этого. Они жарко ссорились, порой доходя до рукоприкладства, но он всегда чувствовал, что не сможет победить. В глубине души знал, что получит именно то, против чего скандалит. Милдред – дикое животное, живая шашка динамита, периодически взрывающаяся и заставляющая взорваться Кэссиди, а квартира – не столько дом, сколько поле боя. И все–таки, глядя на окровавленный пол, он испытывал гложущий, разъедающий душу страх. Мысль о том, что он может потерять Милдред, парализовала его. Он мог только стоять и смотреть на кровь.