щуп

- Теряешь, Лужин, форму. Теряешь... И соображать стал хуже. Таких субчиков, как ты, на допрос без наручников не дергают. Должен был сообразить, что мальчик в сержантских погонах здесь не ради красивых глазок.

- Этому мальчику еще как-нибудь от меня перепадет.

- Обожжешься, Лужин. Этот мальчик не тебе чета. Такой и с Мохаммедом Али не растерялся бы, - майор неспешно прошагал к столу, присев на самый краешек, закурил.

- Что нужно, начальник? - Валентину наконец-то удалось согнуть одну руку. С досадой он наблюдал за усилиями скрюченных пальцев.

- Мне? - майор изобразил удивление. - Лично мне, Лужин, ничего не нужно. У меня все есть - квартира, семья, машина. Я зарабатываю, как директор гастронома, и ничего не боюсь. При этом заметь, Лужин, я живу честно, не ссорясь с государством! Чего же мне еще желать?

Валентин поднял на него глаза.

- Вы, я вижу, тоже все шутите?

- С волками жить... - майор придвинул к себе пепельницу. Затягивался он по-нездоровому глубоко, щеки западали, лицо становилось страшным. - Это тебе, Лужин, хвалиться нечем. Как жил нищей дворнягой, так и помрешь.

- Что ж делать, придет время - помрем. И вы, и я, - Валентин продолжал массировать онемевшие руки.

Как бы между прочим майор взглянул на часы.

- Можешь не стараться. Жить тебе осталось минут двадцать, от силы тридцать.

Валентину удалось сохранить невозмутимый вид, но мерзкий холодок все же скользнул по спине, наполнив внутренним трепетом. Множество раз он подготавливал себя к подобному финалу, но кризисы проходили, угроза отступала. Расслабляясь, он вновь и вновь убеждался, что жизнь сильнее его. За зимой следовало лето, и новая зима пугала с первоначальной силой.

- Тогда уж лучше быстрее, - хрипло произнес Валентин. - Чего тянуть?

- Не спеши. Я ведь могу еще передумать, - майор выдержал паузу. - Если, к примеру, вспомнишь кое-какие имена, даты.

- Какие, к лешему, имена?

- А ты не догадываешься? - майор перегнулся через стол, достал пару чистых листков. - Ладно, кончаем валять ваньку. Ей богу, надоело. Я человек незлопамятный. Называешь архаровцев, с которыми работал на стадионе, называешь место, куда заховал общачок, и разбегаемся.

- Неужели отпустите?

- Зачем же? Закон есть закон. Получишь пятачок - и до свидания!

- За что же пятачок?

- Ты считаешь, не заслужил?

- Я считаю, что помогал вашему брату. Так или иначе.

- Так или иначе нашему брату не помогают. Мы работаем по закону, - майор издевательски улыбнулся. - А вот ты, голубчик, пиратствовал! Жил нелегально, людишек гробил, машины краденые налево толкал.

- Не я эти машины крал.

- А кто шлепнул тех двоих. Припоминаешь?

- Я защищался.

- Закон, милый, надо читать! Статью о степени допустимой обороны.

- Эту статью гнида последняя выдумала!

- Ну вот, оказывается, и законы российские нам не нравятся!

- Я только защищался!

- Этого теперь уже никто не докажет.

- Доказывать обязаны вы.

- Ага, вспомнил право презумпции! Не много ли ты, Лужин, на себя берешь? - голос майора построжал. - Да на твоем счету столько, что десятерым не расхлебать. Хвост подожми, Лужин! И Богу молись, чтобы я снова не рассвирепел.

- Я и молюсь...

- Разыгрывает, понимаешь, ангела из себя! Не ты ли при захвате садил из автомата во все стороны?

- Я никого не убил.

- Ты ранил троих и одного тяжело! А я уже сказал: за все рано или поздно приходится отвечать.

- Согласен.

- А если согласен, не ерепенься. Пять лет за все - не такая уж большая цена.

- Через пять лет мне исполнится тридцать пять.

- Ну и что с того?- майор осклабился. - Иисус, помнится, и до этого не дотянул.

Валентин стиснул зубы, с трудом подавил закипающую ярость.

- Не знаю, чего вы там хотите, но на стадионе и вне стадиона я работал один. С общаком, уже сто раз повторял, меня кто-то подставил. Возможно, какие-нибудь хитрецы из вашей же конторы. Сперли под шумок бабки, а свалили на стрелочника.

- Ох, выведешь ты меня из себя! Стрелочник хренов!

- Сами подумайте, я все еще жив, - это лучшее доказательство моей невиновности! Воры тоже знают, что кассы я не брал. Иначе бы и сюда дотянулись. И не беседовал бы я с вами про эти глупости.

- Что ж, если не ты, значит, твои дружки. Кто именно?

- Я был один.

- Врешь! - гаркнул майор. - А Чеплугин? А придурошный маньяк? - он затряс перед лицом Валентина пустыми листами. - А разнорабочий, которого пришили очередью? Или это не твои люди?

Проще простого было сказать: "не мои". Но Валентин не сказал. Забастовал язык. Майор ударил ниже пояса. Это были действительно его люди. Он не вербовал их, он просто с ними дружил и дружбой обрек на смерть. Будь они живы, он мог бы отпираться от чего угодно. Но их тени стояли за его плечами, везде и всюду он чувствовал их незримое присутствие. И на допросах, когда всплывали имена Чапы, Гоши и Николая, он предпочитал молчать.