Боб Джадд - Финикс. Трасса смерти

— Я готов рискнуть.

— Они подумают, что ты извращенец.

— Я и есть извращенец. Я мог бы спать с девчонками в своей широкой чудесной кровати в отеле «Аризона Билтмор», но я соскучился по тебе, — сказал я и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб.

Она отстранилась от меня.

— Прекрати, Эверс. Можешь не верить, но у меня сейчас нет настроения для секса. А тебе нравится заниматься любовью с ранеными женщинами?

— Это у меня впервые. Я подумал, что тебе будет лучше в компании.

— Форрест, я не хочу никого видеть. Мне не о чем с тобой разговаривать. — Она отвернулась.

— Как прошел у тебя день?

Она вновь повернулась ко мне — она выглядела не сердитой, а утомленной.

— Он вообще не прошел. Я лежала в постели и встала один раз — сделать энцефалограмму, а так весь день валялась, притворяясь, что у меня кома… А ты что делал?

— Я разговаривал с твоим отцом. Он сказал, что ты чудовище.

— Он всегда так говорит. Таким образом он пытается отпугнуть от меня мужчин. А я думаю, что это только раззадоривает их. Как будто дразнят молодого бычка, а выводят из себя старого. — Салли взбила подушку и подложила ее под локоть, глядя на меня. — Ты какой-то помятый. Он что, побил тебя?

— Теперь, когда ты спросила, мне и впрямь кажется, что он меня поколотил.

— И что же он сделал? Посадил тебя на эту дурацкую лошадь-тренажер или ты скакал на настоящей?

— На какой настоящей? Я не видел там ни одной живой лошади.

— У него в коррале позади дома есть несколько старых мустангов. Когда он действительно хочет кого-то запугать, он внушает ему, что его репутация зависит от того, сумеет ли он сесть на дикую лошадь. Но прошлой зимой одна из этих лошадок сбросила с седла одного дурня из автодорожного департамента штата, и тот полетел вниз головой, проломив себе череп. Тогда Барнс напечатал в газете статью, где говорилось, что папа таким образом сводит счеты с автодорожным департаментом. Поэтому теперь он использует живых лошадей только в крайнем случае, но продолжает их держать. Он говорит, что благодаря этому чувствует себя старым ковбоем. У папы есть большое ранчо к востоку от Скоттсдэйла, но сейчас он там почти никогда не бывает. Видно, ему больше нравится заниматься своим бизнесом, чем ухаживать за коровами.

— А правду ли говорят, что твой отец подставил Бобби — подсунул ему проститутку, чтобы ты застукала их вместе?

— Да, это правда, — вздохнула она. Видно, Салли тысячу раз переживала эту историю. — Он сказал мне, что собирается «подшутить над Бобби». Ну что же, ответила я, давай. Я знаю Бобби. Он никогда на это не пойдет.

— Ты хорошо знаешь Бобби?

— Боже мой, хорошо ли я его знаю? Да с шести лет. Однажды папа привел его к нам домой — это был красивый белокурый мальчик двенадцати лет, и я сразу была сражена. Мне казалось, что это подарок специально для меня. Папа как будто временно усыновил его. Бобби жил у нас несколько лет, и я была от него без ума. Как будто жила в одном доме с кинозвездой. А потом папа отослал его в школу на Восточном побережье, а я поехала учиться в Техас, мы не виделись много лет. А потом, когда я училась в колледже, он вернулся обратно в Финикс и стал ухаживать за мной. Ты знаешь, Форрест, мне казалось, что он — моя воплощенная мечта, ей-богу. Когда мы обручились, Бобби был совсем другой, не такой, как сейчас. Он был заботлив, нежен и очень сексуален. Он только что закончил юридический факультет и собирался открыть собственную контору, а я была тогда совсем еще девчонкой. Бобби заменял мне старшего брата, хотя в действительности не приходился мне даже родственником. Я думала, он — мой герой. Я любила его безумно. А потом Меррилл почему-то рассердился на него. После этой истории с проституткой Бобби уехал в Сан-Диего, и я его не видела несколько лет. Точно не знаю, но думаю, что папа дал ему кучу денег, чтобы он только уехал прочь.

Салли вдруг оглянулась на дверь.

— Ш-ш-ш! — прошептала она.

В коридоре послышалось шарканье резиновых подошв, и в двери показалась фигура здоровенного двухметрового санитара с широченными плечами.

— У вас все в порядке, мисс Кавана? — спросил он.

Салли села и расправила одеяло, почти закрыв меня — виднелась только моя голова.

— Да, все нормально. Спокойной вам ночи.

Санитар вошел в палату, осветив нас фонариком.

— Я слышал голоса, — сказал он.

— Здесь у меня доктор Эверс.

— Добрый вечер, — сказал я, улыбаясь и стараясь говорить спокойным уверенным голосом. Мой английский акцент не смог бы обмануть англичанина, но в Аризоне это могло и сойти.