Николас Блейк - Чудовище должно умереть. Личная рана

Блаунт был человеком такого склада и опыта, что пронять его было нелегко, и он отлично умел скрывать свое удивление, но сейчас он оторопело уставился на старую леди. Найджел вытащил было сигарету, но поспешно снова сунул ее в портсигар; ненормальная, просто ненормальная, сумасшедшая баба, подумал он. Через мгновение Блаунту удалось снова обрести дар речи.

— Почему вы думаете, что это был несчастный случай? — вежливо осведомился он.

— У моего сына не было врагов. Члены рода Рэттери не кончают жизнь самоубийством. Таким образом, единственным объяснением остается несчастный случай.

— И вы предполагаете, мэм, что ваш сын случайно налил в свое лекарство отраву для крыс, а затем выпил его? Вам это не кажется… э… слишком невероятным? Как, по-вашему, он дошел до такого исключительно странного поступка?

— Я не полицейский, инспектор, — веско и с апломбом заявила старая леди. — Полагаю, это ваше дело раскрывать подробности несчастного случая. Я прошу вас сделать это как можно скорее. Вы понимаете, что для меня в высшей степени неудобно видеть свой дом наполненным констеблями.

«Джорджия не поверит мне, когда я расскажу ей об этой сцене», — подумал Найджел. Этот диалог должен показаться диким и странным, но почему-то он таковым не казался. Блаунт продолжал с вкрадчивой и опасной кротостью:

— Что же, мэм, заставляет вас так стремиться убедить меня — и себя также, — что это был несчастный случай?

— Естественное желание защитить репутацию нашей семьи.

— Следовательно, вас больше волнует репутация семьи, чем справедливость? — не без иронии сказал Блаунт.

— Это весьма вызывающее замечание.

— Некоторые могут усмотреть вызывающую наглость с вашей стороны, когда вы диктуете полиции, как ей квалифицировать этот случай.

Найджел едва не расхохотался. Наконец-то на Блаунта снизошел суровый командный дух. При этом неожиданном сопротивлении старая леди слегка покраснела, опустив взгляд на обручальное кольцо, которое глубоко врезалось в мякоть ее среднего пальца.

— Вы говорите о справедливости, инспектор?

— Если я скажу, что мы можем доказать, что ваш сын был убит, вы не пожелаете видеть убийцу схваченным?

— Убит? И вы можете это доказать? — сказала миссис Рэттери своим глухим, тяжелым голосом, затем свинец словно растаял, когда она выдохнула одно слово: — Кем?

— Пока мы это не выяснили. Однако с вашей помощью могли бы узнать.

Блаунт начал пересказывать ей ход событий в субботу вечером. Найджел рассеянно прислушивался к его голосу, внимательно рассматривая фотографию, стоявшую на круглом столике. Фотографию в вычурной золоченой рамке окружали подушечки с медалями, блюдо с разными безделушками и две высокие вазы по бокам, из которых торчали растрепанные ветки роз, начинавших осыпаться. Но не эти мелочи заинтересовали Найджела, а лицо мужчины на фотографии: молодого человека в военной форме, без сомнения, мужа миссис Рэттери. Пышные усы и длинные бакенбарды обрамляли тонкое, нерешительное, слишком нервное лицо. Он скорее был похож на поэта XIX века, чем на солдата, поражало его удивительное сходство с Филом Рэттери. Найджел мысленно обратился к фотографии: «Что ж, на твоем месте, если бы мне пришлось выбирать между смертью от пули в Южной Африке и жизнью с Этель Рэттери, я бы тоже предпочел более быструю смерть, но какие у тебя странные глаза: говорят, безумие часто передается через поколение; что касается тебя и Этель, это ясно, и нечего удивляться, что Фил так сильно уязвим. Бедный ребенок». Пожалуй, стоит посерьезнее заняться историей этой семьи.

Тем временем инспектор Блаунт говорил:

— У вас была встреча с мистером Карфаксом в субботу днем?

Лицо старой женщины потемнело. Найджел инстинктивно поднял взгляд, ожидая увидеть тучи, набежавшие на солнце, но на всех окнах шторы были опущены.

— Да, — сказала она, — но эта встреча не представляет для вас интереса.

— Ну, это мне судить, — непримиримо возразил инспектор. — Вы отказываетесь передать мне сущность вашего разговора?

— Безусловно.

— Вы отрицаете, что просили мистера Карфакса положить конец связи между вашим сыном и его женой, что обвиняли его в потакании этой связи и что когда он заявил, что даст жене развод, если она попросит, — вы оскорбили его в… некотором непозволительном тоне?

По мере изложения лицо миссис Рэттери багровело, на нем появилась кое-какая мимика. Найджел подумал, что она разразится слезами, но она воскликнула тоном оскорбленного достоинства: