Николас Блейк: Чудовище должно умереть. Личная рана

Пожалуй, на сегодня достаточно, что-то я устал.

Я обещал ничего не скрывать от вас, мой добрый читатель, и уже нарушил свое обещание. Но это то, о чем я и сам избегал думать, пока не оправился настолько, чтобы смело взглянуть в лицо фактам. Не я ли виноват в смерти моего мальчика? Стоило ли отпускать Марти в деревню одного?

Наконец-то! Благодарю господа, что это выговорилось! Рука моя писала, а сердце изнывало от боли, и вот, я чуть не проткнул бумагу пером. Я испытывал такую мучительную слабость и боль, как будто из нагноившейся раны выдергивали острие стрелы, но само по себе ощущение боли дает некоторое облегчение. Позвольте мне взглянуть на зазубренное острие стрелы, медленно убивающее меня.

Если бы в тот вечер я не дал Марти двухпенсовик, если бы я пошел вместе с ним или попросил сходить в магазин миссис Тиг, сейчас он был бы жив. Мы ходили бы на шлюпке в заливе, ловили бы креветок с пристани Кобб или лазили бы по склонам среди россыпей тех крупных желтых цветов — как они называются? — Марти всегда интересовали названия всех растений, птиц, рыб и животных, но теперь, когда я один, уже не имеет смысла выяснять их названия.

Я хотел, чтобы он рос самостоятельным. Когда умерла Тесса, я опасался чрезмерно избаловать его своей любовью. Я старался научить его все делать самостоятельно: я должен был позволить ему рисковать. Но он сотни раз один ходил в деревню: по утрам, когда я работал, он играл с деревенскими ребятишками; он очень осторожно переходил дорогу, да на нашей дороге и машины-то появляются довольно редко. Кто мог знать, что эта проклятая машина вылетит из-за угла на полной скорости? Наверное, водитель форсил перед своей подружкой, сидевшей рядом, или был пьян. Тогда, значит, у него не хватило мозгов выпить перед поездкой таблетки.

Тесса, дорогая, я виноват, да? Но ведь ты не хотела бы, чтобы я растил его как мимозу? Тебе самой тоже не нравилось, когда тебя опекали и следили за каждым твоим шагом: ты была чертовски независимой по характеру. Нет. Рассудок говорит мне, что я был прав. Но я не могу забыть ручку, сжимающую лопнувший пакет: она не обвиняет меня, но не дает мне покоя — это молчаливое неотвязное видение. Месть, которую я задумал, будет совершена только ради меня одного.

Интересно, сделал ли следователь частное определение, осуждающее меня за мою «небрежность по отношению к ребенку». Мне не приносили в клинику никаких документов. Знаю только, что возбуждено дело против неизвестного человекоубийцы. Но он убил не взрослого, а маленького ребенка! Даже если бы этого негодяя поймали, его присудили бы к тюремному заключению, а потом он снова мог вволю носиться по дорогам как одержимый — пока у него на всю жизнь не отберут права, но разве такое бывает? Я чувствую, что должен найти его и обезвредить. Человек, который его убьет, достоин увенчания цветами (где я читал что-то в этом роде?) как спаситель рода человеческого. Стоп! Не морочь себе голову! Твое намерение не имеет ничего общего с абстрактной Справедливостью.

Но все-таки интересно, что сказал следователь. Возможно, именно из-за этого я медлю отсюда уезжать, хотя уже отлично себя чувствую, — боюсь пересудов соседей. Смотри, скажут они, вот идет человек, который позволил умереть своему ребенку, — так сказал следователь. Ах, да провалитесь вы пропадом вместе со следователем! Скоро у вас появятся настоящие причины называть меня убийцей, так какое это имеет значение!

Послезавтра еду домой, это уже решено. Сегодня вечером я написал миссис Тиг, попросил ее приготовить мой коттедж. У меня уже достаточно мужества и силы воли, чтобы беспристрастно думать обо всем ужасном, что связано со смертью Марти, и я честно считаю, что мне не за что винить себя. Лечение закончено, и я могу посвятить себя целиком единственному делу, которое мне осталось совершить в жизни.

Сегодня днем на минутку забегал Джеймс, «только взглянуть, как у тебя дела», сказал он. Очень мило с его стороны. Он был приятно удивлен тем, как хорошо я выгляжу. «Все благодаря здоровой и целительной атмосфере твоего бунгало», — сказал я, едва не проговорившись, что теперь у меня есть цель, ради которой стоит жить, — это привело бы к неизбежным и трудным ответам на вопросы с его стороны. Во всяком случае, на один из них я и сам затрудняюсь ответить. «Когда в первый раз вам пришла в голову мысль убить мистера Икс?» — это один из тех вопросов (вроде «Когда вы впервые влюбились в меня?»), ответ на которые потребует целого трактата. Кроме того, потенциальные убийцы в отличие от влюбленных не очень-то жаждут откровенничать по поводу своего душевного состояния — хотя этот дневник свидетельствует о противоположном: обычно они начинают трепать языком уже после совершения преступления — и даже слишком его распускают, идиоты несчастные!