Ричард Пратер - Свидетелей не оставлять!

Находящиеся рядом были ослеплены и поэтому какое-то время не могли ничего видеть. Дым и пыль начали оседать, и тогда я пролез вперед, сорвал плащ и швырнул его в сторону, так же как неделю назад, должно быть, это проделал Траммел. Все было готово, все лежало на месте: левая нога валялась рядом с левой рукой, а правая, оторванная до колена, была живописно уложена ярдах в десяти. Это были отвратительные, очень реалистичные человеческие конечности; понять, что они не настоящие, можно было, лишь взяв их в руки. Но люди обычно не касаются оторванных рук и ног.

Вчера меня просто поразила мысль о муляжах. Удивило, как это я, бывший моряк, видевший сотни таких окровавленных и растерзанных резиновых чучел, которым якобы были нанесены увечья, не подумал, что «Всемогущий» тоже смог ими воспользоваться. Я знаком с пластиковыми куклами, которые применяют, чтобы сохранить картину преступления, но муляжи, что были на флоте, ничем не отличались от живых прототипов. С их помощью нам демонстрировали, что остается на поле боя после нанесения смертельного удара бомбами. Мои руки и ноги, над которыми потрудился Билл Грейндж, были настоящим произведением искусства.

Я упал на землю там, где заранее вырыл три аккуратные ямки. Поскольку плащ был отброшен, из-под рубашки, разорванной еще дома, оголилась грудь, из которой выступал окровавленный кусок пластикового мяса. Он был сделан из тонкого материала, соответствующим образом скручен и покрыт красной краской. А засовывая в вырытые дыры ноги, я потянул скрепленные ниткой брюки и таким образом открыл еще больше кровавого ужаса, скрывавшегося под одеждой. Ноги мои были спрятаны глубоко в земле: левая — до бедра, правая — до колена.

На расстоянии фута от меня лежали резиновый мешок, в котором хранился галлон куриной крови, и последняя маскировочная деталь — гениальное изобретение Билла Грейнджа. Я схватил ее, быстро набросил на голову, расправил руками.

Тонкий пластик легко натянулся, под моей бровью появилось красно-черное сморщенное пятно, из которого на тоненькой резиновой ниточке свисал глаз. Я даже ощутил на щеке болтающийся прохладный круглый шарик, когда поднял мешок с кровью.

По моим расчетам, на все про все требовалось пять секунд, прежде чем толпа начнет приходить в себя, к людям вернется зрение. Я сосчитал две секунды, когда сунул ноги в дыры, три, когда натянул на голову мешок, четыре, опрокидывая мешок с кровью и размазывая ее по лицу, волосам, груди, обрубкам ног и руки. На счет «пять» отбросил мешок, опрокинулся на спину и запустил левую руку по локоть в третью дыру. Я лежал тихо, затаив дыхание, глядя вверх, на крутящийся надо мной столб пыли и дыма. Лежал и ждал реакции людей на мой ужасный, изуродованный труп.

Прошло еще некоторое время, прежде чем толпа начала собираться вокруг. Правым глазом я видел на их лицах выражение ужаса и отвращения, многих тошнило. И все это время я сознавал, что Траммел понимает, что происходит. Люди продолжали кричать, обращаясь к тем, кто еще находился в шатре. «Всемогущий», несмотря на взрыв, который он, несомненно, слышал, по-прежнему визжал, призывая меня убить.

Но я уже был мертвым. Мертвым и окровавленным. Вероятно, самым окровавленным человеком в мире. Руки и ноги разлетелись в разные стороны, из меня все еще текла кровь, так же как она текла из Траммела. Голоса смолкли. Перед лицом смерти всегда очень торжественно.

Но постепенно на лицах немногих одновременно с отвращением появилось и несколько озадаченное выражение. Для тех, кто наблюдал «гибель» Траммела, повторение точно таких же обстоятельств могло показаться странным. Вся разница заключалась в том, что никто не набросил на мой труп одеяла, как это было сделано тогда. Больше никаких различий не было.

Хотя я и понимал, что мои настоящие руки и ноги в ближайший момент могут тоже оказаться оторванными, все же мне было забавно наблюдать это внезапно возникшее сомнение и недоверие. Я смотрел на этих идиотов, которые всего несколько минут назад жаждали моей крови, и хотел, чтобы случившееся со мной глубже проникло в их сознание. И я дал бы им на это время, если бы не опасался, что может примчаться Траммел и выстрелить мне в голову.

Так что особенно медлить было нельзя. Поэтому тихо, очень тихо, едва шевеля якобы разбитыми и окровавленными губами, сказал:

— Эй, вы, козлы! — В тишине, царившей непосредственно вокруг меня, этот призыв прозвучал довольно громко. — Привет! — продолжил я. — Нет, обращаюсь к вам не сверху, а снизу.