Роберт Паркер - Земля обетованная

— Итак, в чем же моя проблема?

— Слишком мало читаю, чтобы сказать вам. Полагаю, вы не уверены относительно своей сексуальности, относитесь к ней двойственно, но в сегодняшней ситуации это не имеет никакого значения.

— Не правда ли, у нас теперь есть подходящий термин? Если бы мой муж стал гулять, вы бы предположили, что он не уверен в себе и испытывает двойственные чувства.

— Мог бы предположить. Особенно, если утром с ним случилась бы истерика и в последний раз его видели рыдающим в постели.

Ее лицо на мгновение порозовело.

— Он был омерзителен. Вы сами видели. Как я могла — с подобной свиньей! Пьяное, вонючее, потное животное. Позволить ему использовать меня подобным образом. — Она содрогнулась. На другой стороне дороги, не сводя с нас глаз, стояли Джейн и Роуз, готовые прыгнуть в любую секунду. Я чувствовал себя коброй на фестивале мангуст. — Ему было совершенно наплевать на меня. Как я себя чувствовала. Чего хотела. На взаимное наслаждение. Хотелось просто трахаться, как борову, а кончив, отвалиться и уснуть.

— Он не произвел на меня впечатления представителя Старого Света.

— Не смешно.

— Верно, как и все остальное. Хотя смеяться приятнее, чем плакать.

— Слишком просто и фамильярно. Что вы можете знать о смехе и слезах?

— Достаточно часто их вижу. Но не стоит спорить об этом. Если Эдди Тейлор был таким омерзительным, зачем вы подцепили его?

— Потому что у меня было такое настроение. Потому что мне хотелось пойти куда-нибудь и с кем-нибудь переспать без всяких сложностей. Откровенно потрахаться без слащавой мишуры, без этой чуши «тебе-это-нравится-ты-меня-любишь».

— Часто этим занимаетесь?

— Да. Когда у меня бывает подобный настрой. А он у меня бывал таким очень часто за последние несколько лет.

— Обычно вам это больше нравится, чем со стариной Эдди?

— Конечно, я... о черт, не знаю. Иногда бывает очень приятно в процессе, потом меня мучит чувство вины. Наверное, не могу забыть те годы воспитания, когда мне говорили, что хорошие девочки не занимаются подобными вещами.

— Один парень говорил мне, что вы всегда тянулись к крупным спортивным молодцам. Мышцы и молодость.

— Имеете в виду себя. Вы не настолько молоды.

— Мне бы хотелось оказаться с вами в постели. Выглядите вы просто превосходно. Но я по-прежнему говорю о вас.

— Извините. Получилось слишком кокетливо, а я пытаюсь изменить свою жизнь. Иногда бывает трудно, после того как долгое время притворяешься абсолютно другим человеком. Кокетство оставалось единственной надежной основой отношений между мужчиной и женщиной большую часть моей жизни.

— Знаю. Но был ли действительно прав тот парень, когда говорил, что вас привлекают обезьяны?

Она замолчала. Мимо проехал старый «плимут» с опущенным верхом и громко включенной музыкой. Прежде чем стих звук, мне удалось услышать фрагмент песни Роберты Флэк.

— Наверное, прав. Никогда специально не думала об этом, но мне кажется, что я хотела найти парня, который был бы крупным, молодым и сильным. Скорее всего надеюсь помолодеть.

— И приятно без лишних сложностей перепихнуться?

— Да.

— Но не с тем, кто хочет просто трахнуться и отвалиться.

Она нахмурилась:

— Не придирайтесь к мелочам. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

— Нет, не понимаю. Мне кажется, вы и сами не понимаете, что хотите сказать. Мне не хотелось бы резонерствовать. Я хочу понять, что творится в вашей голове. Кажется, там все так же ясно, как в гнезде кобылы.

— Что такое гнездо кобылы?

— Нечто запутанное.

— Нет, у меня нет никакого гнезда. Я знаю, чего я хочу и чего не хочу.

— Да? И чего же?

— Что значит «чего же»?

— Чего вы хотите, чего не хотите.

— О! — На ее глазах проступили слезы. — Не знаю. Черт возьми, оставьте меня в покое. Откуда я знаю, чего именно мне хочется! Мне хочется, чтобы вы оставили меня в покое!

Слезы текли уже по щекам, голос стал глухим. На другой стороне моста о чем-то оживленно советовались Джейн и Роуз. У меня было такое ощущение, что Джейн сорвется с поводка в любое мгновение. Я достал одну из своих карточек.

— Возьмите. Если понадоблюсь, позвоните. Деньги есть?

Она покачала головой. Я достал из бумажника десять десятидолларовых бумажек, переданных мне ее мужем, и отдал ей. Без них бумажник стал довольно тощим.

— Я не скажу ему, где вы находитесь, — сказал я и зашагал по мосту, потом по склону холма, направляясь к стоящей за музеем машине.