Михаил Попов - Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека

— Что-то я запутался, какую вы имеете зацепочку и перед кем.

Петриченко самодовольно покачал пальцем перед своей лоснящейся физиономией.

— Вы мне что сказали во время нашей первой встречи? Самой первой.

— Встречи?

— Да, именно. Что у Романа Миронова на излечении от алкоголизма находится отец. Сказали?

Леонтий Петрович ничего не ответил, только опасливо покосился на собеседника.

— А я в первый же день расследования выяснил, что не отец, а, наоборот, мать. И сразу, сразу догадался, что тут много, мно-ого психологии зарыто. Как собак. Эта оговорка была хоть и случайная, но очень не случайная.

— Отец у него помер.

— Это мне тоже преотлично известно. А вот отчего мать у Романа пьет и лечится, а?

— Считаете и намекаете, что я ее довел?

— Я бы вам такие вещи не посмел говорить. Особенно в гостях. Это вы сами так считаете, хоть и пытаетесь от себя это скрыть.

Отчего-то это очень развязным образом произведенное разоблачение не обидело подполковника. Он, кажется, испытал даже что-то вроде облегчения.

— Не сложилось у нас как следует. От своей прежней старухи я ушел. Как-то сошлись с Зинаидой. Приходила ко мне сюда регулярно. Намекала об браке, но это же смех смехом, верно? Пошел я однажды ее проводить. У нас с ней по-хорошему все было, не по-скотски. Подходим к дверям ее квартиры, а там оттуда рев детский. Даже не рев, вой какой-то.

Петриченко слушал с огромной жадностью.

— Светка-вертиподол, как всегда, по подругам шлендать. Хоть было велено за братом смотреть. А он, Ромка то есть, проснулся, и страшно же ему. Он в крик. Очень, очень запало это мне тогда.

— А он, извините, Ромка, сын не от вас?

— Чего глупость молоть. Когда мы сошлись с Зинаидой, ему уже больше года было.

— Понятно, понятно, еще раз извините.

— Про что я?

— Про крик Романа.

— Да. Кричит, понимаешь. Запало. Я ведь педагог еще. По натуре. И когда эти письма стали приходить, как-то аукнулось у меня в душе. Болью аукнулось. Не мог я мимо миновать эту историю, хотя мы давно никто никому.

Журналист потер виски.

— Ну, что-то подобное я и подозревал. Теперь на место встают некоторые детали. Не любила, стало быть, сестрица Света братца младшего. Частенько он, судя по всему, рыдал в пустой квартире.

— Пожалуй, часто. Но не это вина настоящая. Позже все произошло.

Хрустя стулом, переменил тучный гость позу и занялся водой на лбу.

Леонтий Петрович улыбнулся загадочно и значительно. Он медлил с продолжением, как человек, уверенный в том, что ему есть что рассказать. Сейчас он откроет рот — и публика будет потрясена.

— Так что вы имеете в продолжение сказать?

— Аж дрожите весь вы, — усмехнулся Леонтий Петрович, — что за тяга до чужих секретов? Или профессиональное?

Пристыженный Петриченко потянулся к бутылке.

— Светку вы видели, Евмен Исаевич?

— Нет.

— Ну так можете поверить мне на слово, еще та кобылица. И довольно рано стала на путь на этот. И я… — подполковник затянулся воспоминанием, как приятным сигаретным дымом, — поскольку бывал в дому в ихнем и на хороших правах, иногда мог себе позволить легкое приголубливание, так сказать. Но не придумывайте чего-нибудь.

— И в мыслях…

— Так вот, однажды, когда Ромке было что-то лет десять, а Светлане, соотносительно, шестнадцать-семнадцать, заметил он как-то выходку одну мою. По меркам взрослым невинную вполне, но на детский глаз, может быть, и жуткую. Хотя дети рано начинают обо всем догадываться, но, как велит педнаука, кой с чем спешить не надо. Ознакомляя. Я лишь коснулся зрелой молодой плоти опытной рукой… ну да ладно. Слишком я оправдываюсь.

Журналист подло-понимающе покивал.

— А тут случись вещь очень скверная. Через месяц где-то. Подростки-переростки с соседнего двора как-то заманили Светлану в подвал, ну и…

— Изнасилование?

— Коллективное, — звучно произнес Леонтий Петрович, — про это трудно мне говорить. Почему-то. Но факт, что после истории этой возненавидела она Романа. У нее много было шоков в связи с изнасилованием, и один прямо против брата. Говорит, что это он, мол, гаденыш, во всем виноват.

— Странно, — откинулся на спинку стула Петриченко, — ей-богу, странно. Может, подсматривал он как-нибудь подло? Дети любопытны. После вашего рассказа в истории этой мраку не стало меньше.

Хозяин разлил остатки напитка.

— Скажите, а этот, психиатр, посвящен в данный факт?

— Еще бы. Из-за этого у них постоянные внутренние неувязки. Она к нему попала с депрессией как к врачу. Он увлекся пациенткой. Видная, дородная. Стал ее «вытаскивать», такое его выражение. У нее срывы. То она от него уходит, то остается. А он бороду подстрижет и терпит. Любит.