Илья Рясной - Табельный выстрел

В Арбатском переулке его ждал облом. Оказалось, что кореш съехал оттуда. Но подстегнутая трехрублевкой соседка заявила, что сосед переехал на Кастанаевскую улицу на западе Москвы, назвала номер дома и квартиры.

Не связываясь с запутанным городским транспортом, Грек поймал такси. И через полчаса стоял перед дверью, ничем не отличавшейся от таких же стандартных дверей.

Давил он на кнопку звонка долго.

— Кому неймется? — послышалось из-за двери.

— Свои.

— Свои дома сидят.

— Открывай, Зуб, не заставляй ждать.

Зубенко открыл дверь и недоуменно посмотрел на типа в очках и с бородкой на пороге.

— Тебе кого, папаша?

Грек снял очки, взял Зуба за майку, подтянул к себе:

— Ты что, зенки пропил? Не узнаешь?

— Грек? — прошептал Зубенко.

— А ты кого ждал? Пригласишь или в дверях стоять будем?

— Кончено, проходи.

Грек осмотрел комнату, обставленную скудно, но чисто. После того случая с убийством Зубенко перестал впадать в беспробудное пьянство. Если другим человеком он и не стал, то хотя бы понял, что может им стать при желании, и теперь накапливал силу этого желания.

— Хоромы у тебя, — хмыкнул Грек. — С балконом. Как у буржуя.

— Так я женат. Жена в отъезде. Она проводница.

— А дети есть?

— Дочка. У бабушки.

— Дети хорошо. Детей беречь надо, — как-то криво и зловеще улыбнулся Грек. — Они ведь маленькие, хрупкие.

— Да чего мы про детей-то? — отмахнулся Зубенко, ощутив, как внутри все похолодело. Умел Грек ударить по больному. И угроза прямо струилась от него мутным потоком.

— И правда, — кивнул Грек. — Ты-то как? Вкалываешь на Совдепию?

— В Апаковском трамвайном депо.

— Честный труженик, значит.

— Так сейчас все труженики. Иначе тунеядство — и все, воровать не надо, а уже в тюрьме.

— Совдепия и сильна тем, что вы все на нее пашете. Все боитесь.

— А ты не боишься?

— Ну уж не статьи о тунеядстве.

— Каждому свое.

Грек выгрузил продукты и вино из портфеля. Зу-бенко порезал закуску, вытащил вареную картошку и банку шпрот. Стол был накрыт. Выпили за здоровье. За братву.

— Какими судьбами? — спросил Зубенко, ощущая, что голову от спиртного повело.

— Кремль посмотреть. Себя показать. Немного прибарахлиться.

— В ГУМ, значит.

— Деньги платить? Нет. Я барахлишко и денежки сам заберу…

— Дело святое, — кивнул Зубенко.

— Есть задумки хорошие. Доля за мной не заржавеет. Так что давай, Зуб.

— Не, я сейчас не играю.

— А ты подумай. Иначе решу, что ты завязать решил. А это, знаешь ли…

— Да ладно, — смутился Зубенко. По старым понятиям завязка каралась жестоко, иногда даже смертью. Эти правила уже немного поистерлись за давностью лет, но от Грека можно всего ожидать. Он, как древний монстр из пучин, — всплывает, чтобы топить корабли. Опасен, очень опасен.

— Ты железом занимался вроде, — перевел разговор Грек.

— Когда это было!

— Мне «маслята» для «нагана» нужны.

— Э-э-э, — протянул Зубенко. — Где ж их возьмешь?

— А ты возьми. Я заплачу. Хорошо заплачу. Рубль у меня длинный всегда найдется.

— Грек, ну туго сейчас и с «маслятами», и с железом. Последний год и не занимаюсь этим. И так каждый день жду, что за старое притянут.

— Совсем ты соплей по жизни растекся. Надо бы тебя напрячь немного, Зуб… Я сказал — найди… Или…

Что «или», Грек пояснять не стал. Да Зубенко и не ждал этих объяснений. Ему было плохо уже от одного вида бывшего кореша, который, впрочем, в зоне корешем по большому счету и не был. А был опасной тварью, от которой все старались дистанцироваться или вести себя с ним подчеркнуто тактично и тихо.

— Ладно, посмотрю, что можно сделать, — Зубенко совсем погрустнел и опустошил стакан с портвейном. — Останешься?

— Нет, — сказал Грек, допивая свою порцию. — У меня есть где прилечь. А ты поторопись, у меня планы большие.

— Попробую.

— А ведь есть у тебя патроны, — удовлетворенно кивнул Грек. — Так что принесешь, никуда не денешься… Меня не ищи. Сам найду…

Три дня назад при обыске у шайки квартирных воров сотрудники отдела по особо тяжким изъяли новомодный компактный катушечный магнитофон «Весна», работающий как от батареек, так и от сети. Еще недавно магнитофоны воспринимались как эдакое чудо техники, но теперь, в принципе, любая семья могла поднапрячься и потратить на ту же «Весну» сто пятьдесят рублей. Поскольку можно спокойно копировать музыку с аппарата на аппарат, у народа появилась возможность переписывать песни. Сразу появились песни и музыка, живущие только на магнитофонах, передающиеся от человека к человеку. Тут и не приветствуемые властью «Битлы», и самодеятельная песня под гитару, иногда душевная и качественная, но чаще беспомощная и никчемная. И блатняк, эмигрантщина.