Илья Рясной - Табельный выстрел

— А правда, есть такая работа, где ничего делать не надо?

— Ох, не лень тебе еще и разговаривать?

Вот так в народе и думают. Мол, все равно им заняться нечем. Вон, спи да листай журнал «Пожарное дело», которого в дежурной части целые пачки за все года. Завалялась даже пара дореволюционных номеров.

В общем-то, старший лейтенант Савельев был совсем не против, если бы все так и обстояло. Когда огнеборец, как их иногда пафосно называют в том же «Пожарном деле», спит, значит, не горят квартиры и фабричные корпуса. Не задыхаются в дыму люди, не в силах выбраться из пылающих помещений и погибающие страшно, как на костре инквизиции. Не сгорает имущество на миллионы рублей, которое так нужно строящейся, растущей стране. Так что сон пожарного — это индикатор спокойствия города.

Вот только, к сожалению, бывает он не так часто, как хотелось бы. Выезды, выезды, выезды. Каждое дежурство обязательно что-нибудь случается. Окурок у заснувшего пьяницы — в результате сгоревшая квартира. Поджог урны малолетними шалопаями — и огонь запросто может перекинуться на деревянные постройки. Короткое замыкание — и угроза того, что дотла выгорит склад древесно-стружечных материалов.

У пожарных много уровней тревоги. Самое страшное — пожары категории сложности «Вызов пять». Это что-то типа пожара на нефтебазе, как в позапрошлом году, когда положение сложилось чрезвычайное, погиб начальник службы пожаротушения. Такое тоже бывает. Огонь — это стихия, которая не щадит никого.

Так что, с учетом изложенного, Савельев больше всего любил спать на работе.

С другой стороны, звук тревоги — это адреналин в крови, риск и азарт. Он боролся с огнем не на жизнь, а на смерть, как его отец с фашистами под Ржевом. Разбушевавшийся огонь был врагом. И Савельев ощущал себя в такие моменты нужным и востребованным. Знал он, что не зря появился на свет, когда в позапрошлом году вытаскивал из пожара, уворачиваясь от обваливающихся балок, двоих маленьких девочек. И когда в последний момент предотвратил взрыв бытового газа, готового снести многоэтажный дом. И всегда было в итоге пьянящее чувство победы. Но бывали и поражения, каждое из которых тяжелой гирькой падает в хранилища памяти.

Тем, кто не обладает бойцовскими качествами и обостренным чувством долга, в их работе делать нечего. Бывает, люди трусят, уходят. Например, Семен Пешкин — образцовый офицер, весь с иголочки, выутюженный, хоть сейчас на парад. Только вот беда — он под любым предлогом уклонялся от выездов и дежурств. А как-то пришел к командиру и покаялся — не могу, боюсь. Сейчас он пожарный инспектор, обслуживает промышленные предприятия, вполне на своем месте, все у него в порядке, по строгости, вот только бывает иногда ему стыдно за свою слабость. А зря. У каждого свое место в жизни.

Отгорел закат, посинел и почернел вечер, превратившись в ночь. Савельев клевал носом, сидя за своим командирским столом. Потом пытался вчитываться в стихи лежащей перед ним брошюрки «Антология современной поэзии». Честно попробовал освоить известного московского поэта Вознесенского. Вон, стих называется «Рублевское шоссе».

Мимо санатория Реют мотороллеры.

За рулем влюбленные — Как ангелы рублевские.

Голову сломаешь. Где это такое Рублевское шоссе? Что за название — от рубля, что ли? И что там за ангелы живут? Нет, это не по нему. Надо еще что-нибудь, более бодрящее, чтоб в сон не тянуло…

Не так чтобы Савельев слишком любил поэзию. Но не разбираться в ней, особенно в современных поэтах, ныне считалось позором. Во всяком случае, Катя, студентка четвертого курса пединститута и, как он считал, его законная невеста, неоднократно талдычила, что это питекантропам поэзия не нужна была, они в основном жевали, челюсти развивали. А цивилизованный человек без поэзии не человек. И таскала его на студенческие поэтические сборища, ставшие теперь столь модными, где читали стихи и спорили до хрипоты на какие-то отвлеченные темы. Пусть Савельев атлет и спортсмен, двухпудовыми гирями играет, будто они пластмассовые, подковы гнет, но сейчас времена не те — девушки все больше любят не здоровенных и румяных, а умных и говорливых, в чем он неоднократно убеждался. Вот и пытался постигать поэзию. И, надо сказать, иногда это занятие ему нравилось.

Перелистнув без всякой жалости Вознесенского, он наткнулся на Ярослава Смелякова: