Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

Потапыч, видимо, ждал его пробуждения и, наклонившись, заговорил с чуть наигранной бодростью:

— Ничего особенного! Ты покрепче этого камешка оказался… Надо только хорошенько выспаться и встанешь, как новенький…

Сергей сразу вспомнил все.

— Поймали его?

— Все обшарили, как сквозь стену ушел. Да вот записку оставил у тебя под дверью: «Во имя Графа», и крестик.

— Опять во имя графа?

— Опять, — вздохнул Потапыч.

— А со статьей Климова все выяснил?

— Выяснил… — нехотя произнес Потапыч, — Он сам принес ее в издательство… И расписался в конце… — Но Сергей уже не слышал его: из кухни вышла и встала за спиной Потапыча та самая девушка из электрички…

— Здравствуйте, — сказала она.

Его пересохшие губы растянулись в улыбке.

— Это ты ее нашел, Потапыч?

Ничего не понимая, Потапыч с удивлением глянул на девушку.

— Не он. Я сама нашлась. Вы, наверное, потеряли номер моего телефона, и вот ваши соседи позвонили. Я и приехала. Правда, они вызывали врача «скорой помощи».

— Спасибо! — Сергей смотрел на нее, чувствуя, как внутри заколыхалась теплая волна.

— За что же спасибо? Это моя работа.

Она легонько вытеснила со стула примолкшего Потапыча, заняла его место и спросила с профессиональной озабоченностью:

— Как вы себя чувствуете?

— Я очень рад, — ответил он, продолжая улыбаться.

Тут совсем не вовремя, нет, очень вовремя пророкотал баритон Потапыча:

— Извини, Сережа, мне надо идти… Потом поговорим.

— Идите, идите, — сухо сказала она и повторила вопрос Сергею, но уже другим, приятельским тоном:

— Как ты себя чувствуешь?

— Очень хорошо, — сказал он тихо, только ей. — А ты сомневаешься?

Никогда в жизни он не произносил с таким удовольствием слово «ты», разве только маме. Что-то забытое, дорогое и близкое откликнулось в этом слове.

— Ты везучий. Ушиб сильный, но кости целы. Такие травмы — моя дипломная работа. Обещаю за два дня поставить тебя на ноги. — Она говорила прерывисто, слегка возбужденно. Видимо, слово «ты» и ей доставляло незнакомую радость. — Ты проспал целые сутки.

— Сутки? — удивился Сергей. — А ты?

— А я тут на диванчике подремала… Не пугайся, папочке сказала, что дежурю возле больного, только не сказала, что это — ты… — Она встала, пошла на кухню и оттуда все тем же беззаботным голоском продолжала: — Понимаешь, у меня вчера вечером дежурство окончилось, ну мне и захотелось остаться здесь… Если возражаешь, я уйду…

Она вынесла из кухни тарелку дымящегося супа.

— Нет, не уходи… — быстро ответил Сергей.

— Не уйду… — Тарелка дрогнула в ее руках, лицо мгновенно стало пунцовым от смущения. Но она тут же продолжила строго: — Сейчас ты пообедаешь, мы посмотрим твое плечо, а потом еще один укол, и ты будешь спать. Понятно?

— Понятно… А ты не уйдешь?

— Не уйду, пока не поставлю тебя на ноги…

Утром он проснулся от неясных теней, проплывающих над закрытыми глазами.

— Больно?

— Нет.

Ее ладони медленно кружили над его правым плечом, руки не касались тела, но он чувствовал, как тепло, передвигаясь, широким лучом согревало плечо и, казалось, снимало с него болезненно гнетущий груз.

— Привстань!

Сергей осторожно сел на кровати, сделал круговое движение левым плечом и удивился: вчерашняя чугунная тяжесть пропала. Он описал рукой широкий круг — боли не было…

— Ты кудесница!

— Знаю, — ее глаза счастливо смеялись. — Я иду на кухню, а ты одевайся. Позавтракаем и двинемся…

— Куда?

— Какое это имеет значение? Куда глаза глянут… Мой «жигуленок» давно ждет…

— У тебя есть машина?

— Папочка подарил, когда институт закончила…

Во время завтрака она предложила:

— Поедем в Ясную Поляну?.. Не пугайся, к вечеру будем дома… Я, наверное, покажусь тебе старомодной в свои двадцать шесть лет — с детства читаю и перечитываю Льва Толстого. У нас дома девяностотомник… А в Ясной Поляне я ни разу не была… Принимается?

— Принимается! — Сергей готов был согласиться с любым ее предложением.

Синий «жигуленок» покорно стоял у подъезда. Он, казалось, ожил, засверкал блаженно, когда его стройная в сером джинсовом костюме хозяйка смахивала тряпкой невидимую пыль с капота, протирала стекла, привычно стучала носком туфельки по колесным шинам.

Вела она машину без всякого напряжения, легко, даже чуть небрежно. Пока ехали по московским улицам, Сергей молчал. Ему все никак не удавалось осознать, что произошло в его жизни. Появилось какое-то новое состояние беспечности и тишины, словно он переселился в другой, нереальный мир, а все Климовы, Чугуевы, Потапычи остались далеко-далеко, полузабытые, незначительные. Наверное, впервые за последние годы он так покойно отдыхал…