Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

— Я не буду работать в милиции.

— А куда же пойдешь?

— Не знаю.

И ушел, чтобы больше туда не возвращаться.

Верно говорила жадная до любви и денег молодая цыганка. Но вот что будет дальше, после болезни, не сказала…

И сейчас, приближаясь к своему трехэтажному дому, построенному каким-то царским сановником в начале века, Сергей отгонял докучливые мысли о будущем…

Теперь он боялся перемен, ему было уютно в уединении.

Навстречу шел широкоплечий сутулый академик Николай Николаевич Климов, его сосед. Шел неторопливо, как в замедленной съемке, чуть откинув назад голову с огромной гривой седых волос. На скуластом, монгольского типа лице было все выразительно крупно: большие темные глаза под густыми бровями, прикрытые массивными очками, широкий нос и мягкие толстые губы. Что-то роковое и властное проглядывало в его вальяжной фигуре.

Они всегда вежливо раскланивались при встрече, не смягчая свои суховато-любезные отношения излишними вопросами о здоровье, о погоде, будто по нелепой случайности и ненадолго судьба свела их в соседи.

Если бы интуиция подсказала Сергею, что именно этот человек по какому-то необъяснимому предопределению разрушит обретенный им еще зыбкий мир, он без колебаний свернул бы в сторону.

На этот раз после официального поклона Николай Николаевич вдруг сказал доверительно-добрым баском:

— Сколько лет мы, соседушка, живем рядом, и ни разу не побаловали себя дружеской беседой… Может, присядем, покурим? — кивнул он на садовую скамейку, прислонившуюся к стене дома.

После того, как сигареты уставились друг на дружку рдеющими головками из-под шапочек легкого пепла, Николай Николаевич неожиданно заметил:

— А вы сильно изменились…

— Я?

— Да-да, вы. Не удивляйтесь… Я помню вас в форме старшего лейтенанта милиции. Тогда вы были энергичнее и веселее… А потом куда-то пропали… Долго вас не было…

— Двести девяносто четыре дня, — плохо скрывая свою неприязнь к этой теме, уточнил Сергей. — Двести девяносто четыре дня я провел в тюрьме…

— В тюрьме! — воскликнул Николай Николаевич. Он втянул голову в плечи, нахохлился, огорченно развел руками. — Простите меня, я же не знал, честное слово, не знал… Вот беда, даже сами боги не могут сделать бывшее небывшим…

Они молчали. Их сигареты вновь ревниво глянули друг на дружку, на тонкие вьющиеся струйки дыма. Сергей сказал примирительно, как бы размышляя вслух:

— Отбился от стада, но еще не стал человеком.

— От стада отбиваться нельзя, — благодарно взглянув на него, повеселел Климов, — погибнете в одиночестве. Конечно, наше общество стало диктовать слишком жесткие условия личности. Но мы вынуждены подчиняться, так как они гарантируют социальную гармонию и мир.

— Может, вы не ту профессию избрали?

— Вроде бы ту…

Николай Николаевич искоса, с добрым лукавством, глянул на Сергея и, засмеявшись, досадливо ударил широкой ладонью по колену.

— Ну что мне делать?! Так и лезут из меня вопросы!..

Добрый, умный старик с поразительной точностью улавливал скрытое недовольство в ответах Сергея. И раскаивался он в своем старческом любопытстве по-детски искренне.

— Да нет, ваши вопросы не обижают, — миролюбиво ответил Сергей. — Противно бывает, когда тебя с мнимым сочувствием терзают: «Как же ты сейчас живешь, бедняга? Не нужно ли чем помочь?» Ведь знают же, что ничего не попрошу, иначе не проявляли бы «внимания»… А милиционером я стал из-за отца. Он в МУРе работал. Был охотником по характеру… Искал, ловил, преследовал, разоблачал… Если бы не профессия сыщика, отец стал бы егерем, геологом, журналистом… Я помню, когда за ним приезжала машина, он вскакивал с кровати, быстро одевался, ел и, возбужденный, убегал… Мне почему-то он всегда напоминал доброго пса, который, увидев за окошком кошку, должен был — не мог иначе — бросаться за ней в погоню… Простите за неудачное сравнение…

— Почему же, — сказал Николай Николаевич. — Добрый пес — хороший образ.

Сергей, слегка волнуясь, продолжил:

— Прихожу я вечером домой и вижу за столом согнутую дугой спину Никиты Коробова, друга отца. Перед ним пустая бутылка из-под водки и стакан. И мама, как неживая, на кушетке, лицом в подушку. Сразу все понял — как огнем опалило… Никита долго рассказывал, как все произошло, виня себя, что не уберег друга… Я только помню три слова: «шилом в сердце» — и все!.. Поэтому я и поступил на юридический факультет…

— Да, жизнь… И у меня тут недавно одна оказия произошла… — Николай Николаевич несколько секунд молча смотрел в сторону, как бы решая, говорить ему об этом или нет. — В прошлую пятницу был мой юбилей. Шестьдесят лет отмечали…