Аркадий Адамов: Черная моль (сборник)

Вскоре после известного нападения на машину Владимира Ильича банда Кошелькова была разгромлена. Сам главарь со своими ближайшими дружками нарвался на хитрейшую засаду возле дома одной из своих подружек, где намечалась очередная пьяная оргия. В отчаянной перестрелке Кошельков был убит, кое-кто ранен. Но ни одному бандиту уйти не удалось. Хотя кровь пролилась, как вы догадываетесь, с обеих сторон.

Однако ни среди убитых, ни среди схваченных бандитов Григорьева не оказалось. Как потом выяснилось, каким-то особым, звериным чутьем ощутив опасность, он отговаривал Кошелькова идти в ту ночь по тому адресу, а когда Кошельков заупрямился, Григорьев отказался идти вместе с ним, решительно отказался, рискуя даже навлечь на себя гнев главаря. И вот, оставшись на свободе после разгрома банды, он собрал вокруг себя ее остатки и снова стал совершать преступления, еще более жуткие и кровавые. К тому времени Григорьев уже прошел немалый «путь», он становился опасным зверем, был хитер, жесток и… многое знал, между прочим. Ведь за плечами его была та школа.

И борьба возобновилась. Она стала для МУРа даже еще сложнее. Ибо никакие капризы безграмотного Кошелько-ва не связывали теперь Григорьева. Однако и этой сложной и опасной борьбе пришел конец: Григорьев был схвачен.

Вот тут-то и произошло событие, о котором не могли вспоминать спокойно старейшие работники МУРа, рассказывавшие мне эту историю, не могли, хотя срок длиною больше чем в три десятилетия отделял их от тех давних событий.

На следующий день после ареста Григорьева под Москвой произошло опаснейшее преступление: был пущен под откос целый состав с хлебом, свалившиеся вагоны были подожжены, охрана обстреляна из пулеметов. На раскрытие этого преступления были немедленно брошены лучшие силы МУРа, в том числе и оперативная группа, только что схватившая Григорьева. Но жесткие сроки следствия существовали и тогда. И Григорьев попал в руки молодого, неопытного следователя. Тот вначале сам оробел, узнав, с кем ему придется иметь дело. А когда они встретились, Григорьев сразу понял, кто перед ним сидит. И разыграл такую комедию «чистосердечного признания» – он рыдал на каждом допросе и, захлебываясь в слезах, казалось, признавался во всем, – что тот мальчик, счастливый и гордый своим неожиданным и, казалось, очевидным успехом, еле успевал записывать его «признательные» показания. И когда наконец Григорьев, утерев последние слезы, сообщил, что признался во всем, следователь посчитал работу свою законченной и передал дело в суд. А Григорьев между тем признался в самых незначительных своих преступлениях. Суд дал ему пять лет. И Григорьев отправился отбывать срок.

А вскоре с задания возвратилась оперативная группа, схватившая в свое время Григорьева, люди опытные и знавшие всю подноготную бандита. И первые вопросы были: «Ну, как Григорьев? Был ли суд? Расстрелян или нет?» И вдруг узнают: пять лет! Вот тут-то и схватились за голову. В колонию полетели требования об этапировании назад, о доследовании. А оттуда отвечают: бежал. Давно бежал. На следующий день бежал!..

И вот спустя много лет, зимой пятьдесят четвертого года, уже при мне, Григорьев неожиданно появился в Москве. И стал он, может быть, еще опаснее. Хотя сам на «дела» ходить уже не отваживался. Он науськивал других, обучал, принимал «товар», вершил суд и расправу. И при этом умело и коварно прятался за чужими спинами.

Поиск Григорьева был необычайно напряженным и захватывающе интересным. Ведь поначалу вообще не знали, кто именно появился в Москве, кто стоит за целой серией вполне заурядных, но неуловимо между собой похожих «по почерку» квартирных краж. Кражи эти раскрывались, арестовывались люди, их совершившие, и в кабинетах МУРа шли допросы. И обстановка становилась все напряженнее. И уже сутками невозможно было прогнать никого домой. Когда нельзя было допрашивать, обсуждали, спорили, изучали, вспоминали или кидались на поиски какого-то нового человека.

И в конце концов, как на переводной картинке под упрямым и мерным движением пальца на белом листке бумаги, стал постепенно проступать неясный силуэт. Да, какой-то человек, безусловно, стоял за всеми кражами, хитрый, опытный, сильный и необычайно опасный. Кто же он такой?

Стали возникать самые разные версии: может быть, это такой-то человек? Или такой-то? Или… И в какой-то момент неожиданно возникла новая: а не Григорьев ли это, тот самый Григорьев? Все версии терпеливо, дотошно проверялись, на прочность, на достоверность. И рассыпались, одна за другой. Это были трудные, нервные дни надежд и разочарований. Вот-вот, казалось… Но нет, все рушилось…