Николай Леонов - Плата за жизнь

— Я уже сказал, меня зовут Лев Иванович, обращайся ко мне по имени-отчеству и на «вы».

— Хорошо, Лев Иванович. — Парень поперхнулся, тяжело сглотнул. — Чашечку чая можно? Пожалуйста, Лев Иванович.

Гуров налил ему остывшего чая, закурить не дал и продолжал:

— Существует иной вариант. Никто не видел, как я тебя взял, ни в одном отделении твое задержание не зарегистрировано. Трое твоих дружков сбежали, один остался на асфальте в беспамятстве. Ты мог убежать, я тебя бросился догонять, но не догнал. Ты мог ранить меня ножом, менты, которые твоим верхам стучат, подтвердят, что полковник Гуров легко ранен, — я об этом позабочусь. Ты скажешь, что уводил меня от придурка, который валялся с цепью. Годится?

И вновь Гуров курил, смотрел на тусклые огоньки города, а преступник думал.

— Рембо — так зовут парня, что вы оглушили из газовика, — мог видеть, Лев Иванович…

— Что я тебя увел?

— Ну да, газ — дело неверное, может глушануть надолго, а может и нет…

— Верно, Миша, такое исключить нельзя. Значит, твоя версия: когда кореша тебя бросили и затопали по Калашному в сторону улицы Герцена, а Рембо валялся с цепью, ты, оглушенный, стоял на коленях. Мужик, то есть я, схватил тебя и поволок в сторону проспекта. Ты изловчился, ударил мужика ножом, но мужик не упал, а лишь отпустил тебя и закричал. Там посольство, у ворот мент, тебе выгоднее было бежать за дружками к Никитским, но ты сообразил, что наведешь мужика на Рембо, и рванул на проспект.

— Так я вроде герой?

— Коли перехватил бы мужику горло, был бы герой, а так — ничего себе парнишка: не трус и не дурак. Кстати учти, героев не любят.

— Так чем же мне вам платить. Лев Иванович? У меня и нет ничего, окромя Рыбы — так зовут парня, который велел вас замочить и адрес дал.

Гуров словно не слышал, говорил:

— Каждый человек должен чувствовать, что он человек, а не слизняк, не предатель. Тебя бросили на меня втемную, не предупредили, практически отдали на растерзание. Считали, если один против десяти, почему не попробовать? Для них твоя жизнь плевка не стоит. Они точно знали, что я всегда вооружен.

Неожиданно в руке Гурова оказался пистолет. Оперативник достал его столь быстро, что Михаил даже головой затряс, на секунду зажмурился и открыл глаза, как человек, который смотрит на фокусника, вынимающего из пустого цилиндра целого кролика.

— Годится? — в который уже раз спросил Гуров. — Какой шанс у тебя? Один из десяти или из ста? Твоим «авторитетам» плевать. Ну, получишь ты пулю в лоб, заведут другого Мишку. А вдруг, ну, как в лотерею, угадаешь и грохнешь самого Гурова? Мишке алтын, сами в генералы. Тебя, Миша, подставили, а на войне как на войне — стреляют и убивают. Информацию, которую ты мне сообщишь, я использую так, что никто, кроме человека, который сейчас вернется, не узнает, кто ее сообщил, кому и когда. Ты никого не предаешь, не закладываешь, ты ведешь бой за свою жизнь, ты сражаешься по правилам, которые придумали другие. А как тебе позже выскочить из истории, сохранив голову и не попав в «зону», я придумаю, не сомневайся.

Хлопнула входная дверь, лязгнули запоры. Это вернулся Крячко, которому хозяин дал ключи от квартиры, и протянул канцелярскую папку.

— Здесь все, господин полковник. Где гражданин родился, крестился, с кем водку пил — богатая биография, несмотря на столь молодой возраст.

Михаил смотрел на папку заворожено, Гуров открыл ее, взглянул на единственный листок, прочитал вслух:

— Захарченко Михаил Павлович, семьдесят четвертого года рождения… Москва… Проживает… Кличка… Осужден… Освобожден… Связи… — Гуров взглянул на «гостя». — Имя назвал правильно, молодец. А чего скромничаешь? Связи у тебя богатые, но об этом позднее. — Он вернул папку Крячко, кивнул на плиту и холодильник. — Подзаправься, полковник, и ложись спать, а у нас с Михаилом разговор долгий.

— У меня и дома койка имеется, — недовольно бурчал Крячко, открывая холодильник. — Знаю я вас, Михаил Павлович будет врать, а я буду проверять. — Он неожиданно сунул под нос парню кулак, но не угрожающе, а так, дурашливо. — Скорее говори правду, сукин сын! Все равно — я этого дяденьку сто лет знаю — пока он все из тебя не выжмет, ни тебя, ни меня домой не отпустит.

— Станислав, нельзя от человека требовать непосильного, — укоризненно произнес Гуров. — Ну никак Миша при всем желании сразу все рассказать не может. Ни у кого не получается, и ты сам это отлично знаешь.

— Знаю. — Крячко вздохнул. — У тебя здесь суп? — Он вытащил из холодильника кастрюльку. — Валяйте, беседуйте, меня нет, я лишь галлюцинация.