Николай Леонов - Плата за жизнь

Ермаков молчал. Гуров хлопнул его по плечу.

— Хорошо молчишь, парень, — и поправил ему галстук. — Нам нужен киллер и необходим один жирненький, добренький слуга народа, который дал команду нанять этого киллера. И если мы, друзья, покажем его всему свету, он заговорит, а заговорит он обязательно, потому как силенок не хватит подняться на эшафот одному.

Гуров метался по тесному кабинету и расплескивал ненависть.

— А что я? Почему я? — повторял Ермаков.

— Заткнись! Ты знаешь, почему я вернулся в эту контору? Потому как всю жизнь говорил: пусть лучшие ушли, худшие продались, но на моем участке фронта они не пройдут! Я ушел, получил все, но я бросил свой окоп. Мне стало стыдно бриться, я смотрел в глаза дезертира! Нет, они еще не убили меня! Этому сытому генеральчику нужен киллер? Он его получит, но с таким довеском, что… — Гуров взял в руки стул.

— Лева, неловко классиков мурыжить, но зачем же мебель ломать? — Крячко вынул из стола бутылку коньяка, стакан, ловко выдернул пробку зубами, налил до краев.

— Завязал, — сказал Гуров и выпил одним махом. — Никогда, Артем, не пей на работе, — назидательно произнес сыщик, закурил и продолжал: — Только фраера срываются из-за пустяков. Моя бабская истерика началась после твоих слов: «А что я? Почему я?» Поясняю. Нами заинтересуются сразу, считай, уже заинтересовались. Но это будет этакое вялое любопытство, не более. Однако когда мы наступим на хвост, а мы наступим на него обязательно, в гадюшнике переполошатся. От кого они попытаются получить информацию?

Гуров погасил сигарету, взглянул на Ермакова.

— Видимо, от меня, — ответил лейтенант.

— Видимо, — усмехнулся Гуров. — И чем жестче мы наступим, тем бесчеловечнее они будут действовать. Когда похлебка закипит, я постараюсь тебя от котла отсечь, чтобы они к тебе интерес потеряли, но человек лишь предполагает. Позже мы с тобой прокачаем ситуацию на случай твоего захвата. А сегодня давай думать, как жить сегодня. Разговоры в коридорах, буфете, обычная прочая министерская болтовня. Чем мы занимаемся? Ты не знаешь. Коли очень допекут, ты полагаешь, что мы, — Гуров указал на Крячко, — пытаемся найти нечто общее в убийствах за последний год. Как ты к нам относишься?

— Как любил повторять мой учитель и друг: следует говорить правду, правду, одну лишь правду, — сказал Крячко.

— Твой учитель и друг — просто гений. Значит, ты, Артем, характеризуя нас, говоришь только правду. Но учти, что, если ты на каждом углу начнешь рассказывать: мол, два грубых самонадеянных полковника тебя за человека не считают, а Гуров ко всему прочему считает себя гением и хлещет во время работы коньяк стаканами, тебе не поверят. Ты должен дать понять, что тебе начальники не нравятся, но говорить об этом ты не желаешь, и лишь однажды вывалишь ведро с мусором на наши головы. Сорвешься, так сказать. Лучше, если ты откроешься женщине, скажешь о нас кратко, но смачно. Максимум через час все любопытные будут о твоем срыве знать… На сегодня все, начинаем работать.

— Лев Иванович, но я искренне отношусь к вам обоим с большим уважением, — пробормотал Ермаков.

— Уважаешь, и прекрасно, но ведь есть и кое-что еще? — Гуров усмехнулся. — Рассказать?

Артем Ермаков смутился и покраснел. Гуров расхохотался.

— Ну совсем как я двадцать лет назад! Красней, парень, смущайся и красней, только не ври!

Он снял телефонную трубку, набрал короткий номер.

— Здравствуйте, беспокоит Гуров. Мне что-нибудь есть? Хорошо, тащите.

Вскоре в кабинет вошли двое в штатском, пиджаки на них обтягивали мускулистые торсы, под левым плечом бугрились пистолеты. Пришедшим было лет под тридцать или чуть больше. Они выложили на стол два металлических чемодана, отстегнули наручники, которыми были прикованы к драгоценной ноше, открыли цифровые замки и перевели дух.

— Теперь это хозяйство за вами. Лев Иванович, — облегченно сказал один.

— Обязательно, — Гуров хлопнул ладонью по лежавшим в чемоданах папкам, поднял облачко пыли. — Роман, мы вроде раньше здоровались.

— Здравия желаю, господин полковник. Так ведь раньше-то мы операми по подвалам и крышам за жульем гоняли. Вы хоть и были меня поглавнее, однако риск всех уравновесит. А теперь, Лев Иванович, вы — господин полковник, главный проверяющий нашего ментовского труда. А от бывшего опера ничего не спрячешь, вы тут быстро накопаете дерьма, с лихвой на генерала хватит.

— Рома, как помню, ты злым не был. Случилось чего?