Николай Леонов - Плата за жизнь

Обедали в баре, за большим, персон на двенадцать, столом, так что разместились свободно — так было сервировано. В центре стола хозяева разместили напитки, в основном импортного производства. Пепси-кола, кока-кола, тоник, сухие вина из Франции, Италии, Грузии, водка, виски, джин. В хрустальных ладьях сверкала икра красная, черная, зернистая и паюсная, балык, осетрина горячего копчения и заливная, грибочки маринованные и… Что говорить, накрыто было богато, со вкусом.

Чуть в стороне стояли три девушки: блондинка, брюнетка и рыженькая, все хорошенькие, в меру покрашенные, одеты фирменно, улыбаются, молча кланяются, встречают легким поклоном, тихим приветствием:

— Здравствуйте… Добро пожаловать… Милости просим.

Гости входили свободно, здоровались, некоторые целовали хозяйкам руку, рассаживались кто где пожелает. Когда все собрались, чуть мешкая, посмотрели друг на друга, первым заговорил Басов, мужчина элегантный, спокойный:

— Господа, уверен, некоторая неловкость, которую мы ощущаем, вполне естественна, но скоро пройдет. Я предлагаю выпить за нашу встречу; сегодня о делах не говорить, знакомиться, пообвыкнуть. Завтра утром мы решим, когда и где мы сядем за круглый стол. Забыл представиться, — он слегка наклонил голову, — Басов Игорь Николаевич.

Налили, выпили по первой, начали, не торопясь, закусывать.

— Господа, недавние товарищи, — сказал один из сотрапезников, голубоглазый, чуть выше среднего роста, с приятным, слегка замороженным лицом. — Считаю, негоже нарушать порядок, при котором мы родились и выросли. Коли есть политбюро, должен быть и генсек. — Он налил себе виски. — Нарушать негоже, а не нарушать мы не умеем. Выпьем за нас, людей свободных, отбросивших условности, переступивших через мещанский закон. Меня зовут Юрий Семенович Аблынин. — Он привстал и поклонился.

— Браво, Юрий!

— Вы в свободное время не пишете?

— Сегодня не пишу, — улыбнулся Аблынин. — Но десять лет назад писал приветственные речи для товарищей из ЦК. Говорят, что однажды — сам я, правда, не слышал — один из абзацев моих творений включили в выступление Леонида Ильича.

— Коллеги, меня зовут Валентин Сергеевич Кольцов. — Говоривший был высок и грузен, лет пятидесяти, возможно меньше, просто полнота придавала ему солидности. — Господа, дайте выпить и закусить, а то слушаешь вас, открыв рот, забываешь о главном.

Сидевшие за столом рассмеялись, зазвенели бокалы, застучали ножи и вилки. Стоявшие поодаль девушки шептались, затем высокая полногрудая брюнетка отделилась от подруг, подошла к столу.

— Приятного аппетита. Могу предложить солянку из осетрины, борщ украинский, куриную лапшу. — Она кокетливо улыбнулась.

Гости начали благодарить и от первого блюда отказываться, лишь бритоголовый русак, окая, спросил:

— А можно из куриной лапши отлить чашку бульона? Меня зовут Александр Александрович.

— С превеликим удовольствием, Александр Александрович. — Брюнетка поклонилась, хотела отойти, но Басов взял ее за руку:

— Извините, красавица, как вас зовут? Неудобно окликать вас, как в забегаловке, «девушка»!

— Люся. — Брюнетка сделала книксен и убежала.

— Интересно, она обслуживает только за столом? — произнес Басов, сыто захохотав. — Коллеги, выпьем по предпоследней и будем жить дружно.

Он был широкоплеч, грузен и очень обаятелен, Басов Игорь Николаевич.

— Я единственный, кто не представился, — тихо сказал мужчина лет сорока, но совершенно седой. Он поправил массивные очки и продолжал: — Чертов Николай Андреевич.

— Ваше и наше здоровье, Николай Андреевич, — окая, сказал Александр Александрович, оглаживая бритую голову. — Я когда представлялся, назвал лишь имя-отчество, опустил фамилию. Тут девица стояла, а моя фамилия Файт, при моей русопятости требует объяснений. У меня прадед был Самуил Файт. Я на одну шестьдесят четвертую еврей. В школе меня «жидом» обзывали, я поклялся фамилию сменить. Когда повзрослел, задумался. Дед не сменил, отец не сменил, чего это я стану менять? Я мужик, как видите, русский, окаю не нарочно, отучиться не могу. Антисемитов не люблю. Полагаю, нелюбовь не от прадеда, а от образования.

Все снова выпили. Аблынин белоснежным платком протер губы, сказал:

— Делить людей по национальности может только кретин. Люди бывают умные и глупые, честные и подонки, а не черные и белые. — Он вновь наполнил рюмку. — Но принимать на работу, не учитывая национальность вообще, тоже глупо. Я очень настороженно беру на службу или приближаю к себе кавказцев. Я их не разделяю по национальности, сторонюсь.