Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]

— Мов!

Все разом утихли и удивленно взглянули на меня. Мов тоже повернула голову в мою сторону.

— Ба, да это же Дон Жуан! Как вам удалось войти?

— Кто это? — поинтересовался один из ее приятелей.

— Постельный друг моей тетки!

Решив, что это шутка, молодые люди дружно расхохотались. Приятель Мов весьма радушно предложил:

— Располагайтесь, старина!

Это был высокий тип с коротко остриженными волосами и близоруким взглядом.

— Мов, уйдемте отсюда, прошу вас! — умолял я, пытаясь придать своему голосу твердость.

Она покачала головой.

— Ни за что! Мой маленький Морис! Мне здесь очень весело.

Я чувствовал себя идиотом.

— Мне очень жаль вас, Мов, если вам нравится подобное заведение…

— Я знаю, что вы лично предпочитаете спальни пожилых дам…

Я дал ей пощечину с такой силой, что она выронила стакан. Ее дружок с угрожающим видом попытался подняться, но ему мешал стол, так что я без труда, слегка толкнув, усадил его на прежнее место. Происшествие осталось незамеченным в дьявольской вакханалии. Мов взирала на меня злым и внимательным взглядом. Я, как ребенку, протянул ей руку.

— Ну-ка, быстро пойдем отсюда! Зачем устраивать скандалы?

— Это вы у нас непревзойденный мастер устраивать скандалы, — начала было ехидничать Мов, но я оборвал ее:

— Поговорим об этом после. А сейчас я умоляю тебя уйти со мной.

— А я вас умоляю оставить меня в покое, провинциальный Дон Жуан!

И вновь раздался взрыв хохота. Близорукий стал подбивать своих друзей:

— А этот тип не умеет себя вести. Надо бы выйти и поучить его хорошим манерам.

Но остальные были не настолько разогреты, чтобы затевать ссору. К тому же они чувствовали, что едва держатся на ногах. Тем не менее отказать себе в удовольствии покуражиться надо мной на глазах у девушек было выше их сил.

— Ну-ка, — заявил один из них, — вали отсюда к своей старой б…, а нас оставь в покое, мы тебя не звали.

Я схватил его за ворот водолазки.

— Оставьте меня, — завопил парень, что я и сделал, сопроводив это действие небольшим ударом, от которого тот перелетел через свой табурет. Надо сказать, что я довольно силен, возможно, потому, что все свободное время посвящал спорту.

Внезапно я получил страшный удар в лицо: приятель Мов запустил в меня тяжелой пепельницей. Вид крови, хлынувшей из разбитых губ на рубашку, мигом привел компанию в чувство. Они смотрели на меня со смущенным видом. Нападавший примирительно сказал:

— Послушайте, вы сами нарывались. Садитесь, старина, давайте выпьем. Что будете: джин-тоник или виски?

Я не реагировал на него, обращаясь только к Мов.

— Мов, вы по-прежнему отказываетесь пойти со мной?

Она поднялась. Я посторонился, пропуская ее вперед.

Компания молча следила за нами.

Служитель у входа выпученными от изумления глазами уставился на мое окровавленное лицо, но вопросы задавать не отважился. Я уселся в красный автомобиль Мов. Девушка вытащила из-под щетки квитанцию и выбросила ее. Затем села за руль. Она не сразу нашла ключи от машины. Пока она рылась в сумочке, я достал носовой платок и стал прикладывать его к кровоточащим губам, которые неимоверно раздулись. Во рту я ощущал противный вкус крови.

Наконец ключи были найдены. Машина тронулась. Мы молча ехали по набережной до Трокадеро. Но, вместо того чтобы пересечь мост, Мов вдруг притормозила перед Эйфелевой башней и повернула ко мне свое бледное лицо.

— Морис, я очень сожалею…

Я взглянул на нее и распухшими губами как можно беспечнее произнес:

— Я сам во всем виноват. Если бы не влез в вашу жизнь, вам не пришлось бы искать сомнительных развлечений.

Она осторожно взяла мою голову в свои ладони и заглянула мне в лицо. В ее голубых глазах стояли слезы. В неожиданном порыве она прижалась губами к моему окровавленному рту. Это даже нельзя было назвать поцелуем. Это было одновременно больше и меньше, чем обычная любовная ласка. На мгновение мы замерли. Когда Мов отодвинулась от меня, ее губы тоже были красными от крови. Это производило странное впечатление.

Я ничего не сказал, испытывая и счастье, и печаль.

Мов повернула ключ зажигания. Мотор негромко заурчал.

— Морис, я хотела бы вам сказать одну вещь.

— Говорите!

— Но это секрет!

— Тогда не говорите…

Можно было и не изображать из себя джентльмена. Ей слишком хотелось выговориться…

— Морис! Люсия мне не тетя: она моя мать!

На мгновение я закрыл глаза. Как бы я хотел потерять слух до того, как она произнесла эти слова!..