Гарри Картрайт - Обвиняется в убийстве

Шэннон поблагодарил присяжных за внимание и долготерпение и вернулся на свое место. Он произнес превосходную речь и знал это. Знали это и все присутствовавшие, включая Ричарда Хейнса и других защитников. Может быть, потому, что он выступал последним, его речь произвела глубокое впечатление и на присяжных. Позже Гибсон признался: "Когда в тот вечер мы вернулись к себе, у всех у нас было несколько подавленное настроение".

17 ноября, в четверг, в 9.20 утра девять мужчин и три женщины, которым выпало решать судьбу Каллена Дэвиса, приступили к обсуждению вердикта, выбрав своим старшиной Гилберта Кеннеди, 41-летнего почтового служащего. Глубоко религиозный человек (его жена впоследствии сказала, что самым тяжким испытанием для него было не посещать все это время церковь), Кеннеди был выбран одиннадцатым по счету присяжным, что означало, что его изоляция длилась 101 день. Мэрилин Кей Хейсли была изолирована на 143 дня (ее выбрали 29 июня). Как бы там ни было, все присяжные стали своего рода рекордсменами — никто до них в Техасе еще не сидел под замком так долго, а Хейсли находилась в изоляции дольше всех. Учитывая это, никто не ожидал, что присяжные будут спешить с вынесением приговора, хотя все считали, что каждый из них для себя уже что-то решил. В баре "Ретт Батлерз" за день до этого пронесся слух, что десять из двенадцати присяжных считали подсудимого невиновным. Этот слух распространили люди Каллена.

Пока присяжные решали его дальнейшую судьбу, Каллен спокойно дожидался вместе со своими адвокатами в зале суда. Кен Дэвис, Карин Мастер, Рэй Хадсон, Рой Риммер и другие его друзья и знакомые тоже ждали в первом ряду в зале. Если кто и говорил что-то, то только шепотом. То и дело к Каллену подходил кто-нибудь из друзей, шептал что-то на ухо и хлопал по плечу. Если обвиняемый и знал что-то заранее о возможном решении присяжных, он этого не показывал.

В течение последующих трех часов присяжные послали Доулену несколько записок с различными просьбами. В первой записке они спрашивали, на какой высоте пробита дверь, через которую был сделан первый выстрел в Фарра. "Пусть хорошенько посмотрят", — сказал судья и приказал вкатить на тележке огромную, чуть ли не трехметровую дверь.

Где-то после часа дня Доулен подозвал всех юристов и серьезным тоном сказал: "Я получил еще одну записку от присяжных. Они хотят еще раз осмотреть место преступления".

Выполнение такой просьбы было связано с огромными трудностями, если не сказать больше. Хейнс с досады чуть не откусил кончик своей любимой трубки.

"Ну, хорошо-хорошо, я пошутил", — сказал Доулен, выдержав небольшую паузу. Затем он прочитал то, что действительно содержалось в записке. В ней говорилось: "Пришлите нам восемь бутылок кока-колы и четыре бутылки лимонада".

В 2.32, когда один из клерков разыскивал какую-то дополнительную информацию, затребованную присяжными, в зал суда неожиданно вошел Доулен в своей судейской мантии и объявил: "Дамы и господа! Присяжные вынесли решение". Публика тут же ринулась на свои места, и Доулен вновь предупредил всех о необходимости сдерживать эмоции. В 2.38 присяжные вошли в зал суда в последний раз. Доулен приказал Каллену Дэвису встать. Хотя тот неоднократно и говорил, что ни капельки не сомневается, что будет признан невиновным, его лицо, и без того осунувшееся за 15 месяцев пребывания в тюрьме, стало мертвенно-бледным.

Доулен зачитал вердикт: "Мы, присяжные, признаем обвиняемого Томаса Каллена Дэвиса невиновным",

Несмотря на предупреждение Доулена, зал разразился аплодисментами и возгласами ликования. В течение последующих нескольких минут почти все обнимали друг друга и целовались. Каллен обнял сразу двоих — Самнера и Хейнса. "Спасибо! Огромное вам спасибо!" — проговорил он. Карин Мастер плакала, Хейнс тоже еле сдерживал слезы.

Джо Шэннон, похудевший на 16 килограммов с тех пор, как приехал в Амарилло, стоял в стороне и машинально считал мелочь в кармане брюк. Когда кто-то спросил его, о чем он сейчас думает, тот натянуто улыбнулся и ответил: "Я подумал, что у меня в кармане ровно 18 центов. Странная эта штука, жизнь! Не так ли, старина?" Несколько месяцев спустя, когда страсти уже улеглись, Шэннон позволил себе еще одно замечание, которое не так-то просто было сделать человеку стойких консервативных убеждений. "Я никогда не думал, что придется когда-нибудь это сказать, — признался обвинитель, — но мне кажется, что у нас действительно существуют две системы правосудия: одна — для богатых, другая — для бедных".