Анатолий Афанасьев - Анатолий Афанасьев Реквием по братве

Медленно, как бы крадучись, вырулил со двора. День предстоял длинный и тяжелый, но начало положено. Около двух часов колесил по городу, застревал в пробках, проскакивал, где можно, под красный свет, петлял по переулкам — вроде все чисто, но ощущение опасности, которому привык доверять, не проходило, красная точка прицела вновь и вновь вспыхивала перед глазами. В районе Текстильщиков, свернув с моста направо, загнал машину в какой-то двор, пристроил на площадке возле шеренги гаражей-«мыльниц», замерших, как строй «наливников», скинул куртяк и по-пластунски околесил тачку, заглядывая во все укромные места: искал «маячок» или что-нибудь подобное, но ничего не нашел. Конечно, это ничего не значило. Во-первых, под днище залезть не удалось, посадка низковата; во-вторых, современный «маячок» мог быть настолько миниатюрным, что без лупы не разглядишь. Самый разумный вариант — бросить тачку и вернуться в больницу на перекладных, но он этого не сделал. Всякая перестраховка имеет свой предел, за которым начинается шизофрения.

В начале первого Кныш вошел в палату. Принцесса ждала его одетая — темные шерстяные брюки, шерстяной блузон с закрытым воротом, темный пиджак. Дубленка на кровати, на полу — кожаный, довольно вместительный чемодан, набитый вещами, которые по списку закупила и принесла сестра Наталья. Вид у принцессы целеустремленный: никаких следов сомнений. Кныш коротко доложил обстановку.

— Коробку доставил, она в машине. Родители в порядке. Я им сказал, что ты собираешься в командировку.

Таина сухо ответила:

— Что ж, я готова. Даешь Париж!

— Лекарства положила?

— Ах, какие мы заботливые, — в глазах ни смешинки, вообще никакого выражения.

Кампертер проводил их до машины. Условились, что Кныш оставит ее на стоянке в аэропорту. Доктор поцеловал принцессе руку.

— Увидимся ли, Тина, когда-нибудь?

— Геночка, не сомневайся… Только избавлюсь вот от этого монстра-надзирателя, и сразу домой, — и опять взгляд ледяной, как у нахохленной воронихи.

С Кнышем обнялись.

— Береги ее, Володя. И себя береги.

— Все в порядке. Еще попьем водки с хлебушком, доктор.

Сказал с уверенностью, которой не испытывал. Огненный зрачок прицела по-прежнему маячил в подсознании, нервы были напряжены. Но теперь уже ничего не изменишь. От больничного крылечка до трапа самолета путь неблизкий, как через века, но его придется пройти. Таина уселась на заднее сиденье. Едва отъехали, пробурчала:

— Ну что, доволен, вояка?

— Не злись, маленькая. У нас выбора нет. У тебя ничего не болит?

— Еще раз спросишь, пеняй на себя. Ишь, заботник выискался. А ведь это по твоей вине, Володечка, всех мальчишек поубивали. Не боишься, что совесть замучает?

— Косвенно и ты в этом замешана, — деликатно возразил Кныш.

Больше до самого банка не разговаривали. В чем он был почти уверен, так это в том, что хвоста опять не было.

В банк принцесса пошла одна, Кныш остался в машине Она отсутствовала ровно тридцать минут. За это время он выкурил две сигареты. Вернулась такая же неприступная, но глаза вроде повеселели. Он никак не мог привыкнуть к ее новому облику — то ли азиатки, то ли цыганки.

— Порядок?

Достала из сумочки атласный мешочек, распустила шнурок. Выкатила на ладонь с пяток тускло сверкнувших алмазов.

— Можешь считать, мы богачи.

— На сколько тут?

— «Лимона» на полтора потянет… Мало?

Две толстенных пачки долларов передала ему, это его забота. Камушки она спрячет на себе, но уже в аэропорту, в туалете. Полковник обещал, что личного досмотра не будет — на это вся надежда. Он дал словесный портрет таможенника, который их проведет через телебарьер. Узнать легко: усатый, с седой белой головой, на левой руке нет мизинца. На всякий случай — зовут Михал Михалычем. Прежде ни Кныш, ни принцесса не занимались контрабандой и плохо себе представляли, насколько опасен или не опасен такой малоподготовленный переход, зато понимали, что от них уже ровным счетом ничего не зависит. Тут уж как фортуна повернет.

На финишной прямой они стояли уязвимыми еще больше, чем были вчера. Их не только подняли из норы, из ненадежного, но все же убежища, вдобавок заставили изъять капитал, тащить его при себе… Кто это сделал — обстоятельства или чья-то умная, целенаправленная воля? В ближайшие часы и даже минуты это станет ясным. Формально, по жизни все их действия пока направлял только один человек, таинственный и вездесущий полковник Милюков из особого отдела, который, смешно сказать, вероятнее всего, числился в ближайшем окружении их главного на сегодняшний день врага Рашида-бек-оглы… Кныш не мог припомнить, чтобы когда-нибудь прежде так рисковал.