Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]

«Интересно, как на земле супруги живут, которые не связаны преступлением? — размышляла Даша. — Не боятся ни доноса, ни милиции, а живут, тянут вместе, не взбрыкивают».

— Я не гимназист, чтобы перед девчонкой выламываться, — сказал Корней. — Чего молчишь или язык проглотила?

Даша откинулась на спинку стула так, чтобы натянулась кофточка на высокой груди, взглянула глазами прозрачными, улыбнулась смущенно.

— Интересно знать, — Корней запнулся, — кто у тебя первым был? Какой мужик?

— Я же на каторге родилась, там сразу пятеро навалилось. — Даша чувствовала, сейчас бросится, не боялась, знала, не одолеть ему. — Не разобрала я первого-то, Корней, — протянула она с тоской, подошла к нему, положила руки ему на плечи, в лицо заглянула. — Я никого не люблю, свободная. Все тебе будет, до капельки.

Он обмяк, и Даша тотчас оттолкнула его, будто мокрую тряпку отбросила, слабенький мужик, обыкновенный, придумали люди — Корень.

— Скушно, тоска заела. — Даша прошлась по номеру. — Что за жизнь у нас? Четыре стенки да окна с решетками. Я с мальчиками гуляла по самому краешку, свою жизнь на день вперед не загадывала. Но я гуляла! — Даша растянула последнее слово.

— Это не жизнь, Паненка…

— Это жизнь? — Даша застучала по стене. — Жизнь? Я вчера по улице шла, люди вокруг спешат куда-то, смеются, ругаются. Две девчонки, мои годки, пончики в сахаре купили, глаза от счастья в пол-лица… — Она говорила лишнее, чтобы скрыть ошибку, длинно выругалась, привычные недавно слова сейчас оказались шершавыми, царапались.

Корней глаза прикрыл, кивнул согласно и сказал:

— Может, ты и права, Даша, — и то, что назвал он девушку по имени, прозвучало предупреждением. — Мое время прошло, ты же еще нашей волей не отравленная. Жизнь-то сейчас новая, интересная, в ней можно место для себя найти красивое.

«Лишнего наплела, веру ко мне потерял Корней, — поняла Даша. — Назад его теперь трудно повернуть».

— Ты, Корней, умный, — она вновь подошла к нему вплотную. — Отпустишь?

Корней чувствовал на щеке ее жаркое дыхание, видел глаза прозрачные, зябко ему стало от мысли, что девчонка качнулась, завязать с блатной жизнью подумывает. Кто задумался, тому веры нет. А не сам ли он ее толкнул? Он толкнул, она и закачалась. Значит, стояла не твердо, он прав, что проверочку эту устроил. Плевать он хотел на воровское товарищество, только если девчонка отшатнется, в новой жизни Корней ей ни к чему. Не отдам, ты моя будешь, решил он и сказал:

— Ты свободна, Даша. Тебя никто не держит… — и замолчал, увидев перед носом кукиш, Паненка в лицо рассмеялась.

Сначала Даша хотела остановить его ударом, остереглась. Нельзя дать ему договорить, нутром чувствовала. Не отпустит Корней, словами повяжет, и кончится скверно: уйти не даст, а веру потеряет.

Корней, чтобы лица не потерять, руку ее поцеловал, тоже рассмеялся коротко.

— Ты верно рассудила. Корней с Паненкой на дела не ходил, в тюрьме не сидит. А мальчики, которые сейчас там, и дружки их, которые здесь, тебя могут не понять.

Но этот выстрел был уже мимо. Даша разбрасывала серебро смеха, не слушала, шагнула к двери.

— Воровка никогда не будет прачкой! Запомни, Корней! Никогда!

По комнате ползал страх. Он был черный, с мягкими мохнатыми паучьими лапами. О своем появлении он объявил, хлопнув форточкой, притих, прислушиваясь, шевельнул занавеской, заскрипел половицами, забавляясь, зацокал по булыжной мостовой лошадиными подковами. На мгновение страх исчез, тут же отразился в трюмо и начал растекаться по спальне, обволакивая лежащих неподвижно людей.

— Он хочет, чтобы ты меня убил, — сказал сотрудник уголовного розыска так медленно и неловко, словно учился говорить ка чужом языке.

Вор вытер ладонью влажное лицо и не ответил.

— Да, чего темнить, я агент уголовного розыска, ты мне был нужен для прикрытия. Кто знал, что так случится?

Вор сел, повернувшись к агенту спиной, и сказал:

— Ты дурак, за стеной слышно…

— Я дурак, — согласился агент, — там никого нет, я проверил. Корней в нас запутался, хочет кровью одного связать другого.

— Мент, а мент? — плаксиво спросил вор. — Скажи, зачем ты полез сюда? Ну зачем, ты что, дефективный? — Он встал, вздохнул тяжело. — Давай уносить отсюда ноги. Только ты в свою комсомолию пойдешь, геройские байки будешь рассказывать. А куда денусь я? Меня люди где хочешь найдут: что хату паханов спалил — не простят, что тебя отпустил — не простят вдвойне. А жизнь только одна, другой не выдают, даже при вашей власти.