Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]

— Я его только видел вроде. Неужели сбежал, паршивец?

— Кузя, — Емельян шагнул к противоположному концу стола, где сидел Кузя, положив лохматую голову на тарелку. — Нажрался, мальчонка.

Емельян хлопнул его по плечу, и «мальчонка» завалился набок и упал со стула. Уже все понимая, Костя подбежал, нагнулся, на сатиновой грязной рубашке, пропечатывая ребра, расползлось и уже подсыхало черное пятно.

— В сердце…

— Ленечка…

— За Сипатого, — сказал Емельян.

— Да? — Костя побледнел, губы его, обычно пухлые, истончились и стали серыми. — Значит, месть? Воровской закон? А деньги где? Ищи деньги, падла! — он влепил Емельяну пощечину.

Здоровенный мужик от такой пустяковины даже головой не тряхнул, опустился на колени и послушно обыскал труп. Денег, конечно, не было.

— За несколько дареных червонцев… товарища своего… Люди! — Костя Воронцов приподнялся на носки, глянул на всех сверху, по-птичьи склонив голову и бормоча: — Мальчишка на волю вышел третьего дня, — шагнул за порог.

Иван Мелентьев уже второй час толкался у Павелецкого вокзала, с безнадежной тоской поглядывая в черную глотку переулка, которая проглотила Костю и Дашу. Кучер, который их вез, проследил до этого места, а дальше идти поостерегся.

Мелентьев прогуливался вдоль серого массивного здания и поначалу распугивал проституток и блатную шушеру. Вскоре местная публика поняла, что Иваныч, так звали Мелентьева среди блатняжек, явился не по их душу, осмелела и приблизилась.

— Иван Иванович, может, надо чего? — робко спросила тонконогая девчонка, подталкиваемая в спину сутенером. — Мы для вас с превеликим удовольствием…

Мелентьев даже не расслышал, расхаживал от угла до угла широкими шагами, заложив руки за спину. Когда он удалялся от «черной глотки», то загадывал: «Если сейчас пойду назад и Костя не появится, иду в трактирчик на рынке. Там они, больше негде, Корней мой выкормыш, я в ответе». Старый сыщик шагал обратно, и Воронцов не появлялся. «Три раза туда и обратно и иду», — уговаривал Мелентьев себя и продолжал расхаживать. Он всегда считал затею Воронцова безумием. «Ты бы еще зимой в лес голодных волков отправился манной кашей подкармливать, — в пылу спора сказал утром Мелентьев. — Дилетанты, агитаторы, идеалисты, сосунки».

Когда он в очередной раз повернулся на каблуках и бросил взгляд на черный провал, то увидел на переломе тусклого света мужскую фигуру. Человек шагнул неуверенно, придерживаясь за стенку, остановился, сделал еще шаг.

Пьяный, решил Мелентьев, уже видел кожанку и фуражку, уже бежал через площадь, повторяя, как заклинание: пьяный, пьяный, напоили.

Уж кто-кто, а субинспектор мог отличить пьяного от тяжелораненого. Только ненаблюдательный человек о раненом может сказать: он шел словно пьяный. Человек нетрезвый качается, может и упасть, но движения его расхлябанные, вольготные. Раненый идет, словно себя расплескать боится, движения экономные, скованные.

Мелентьев остановился перед Костей Воронцовым, взял под локоть, резко свистнул, услышал за спиной стук автомобильного мотора и оглядел Костю внимательно. Куда? Не повредить бы, хуже не сделать.

Крови не видно, лицо серое, мокрое от пота, глаза мертвые. Сознание проглянуло, Воронцов шевельнул губами.

— Кладите его на землю! — крикнул выскочивший из машины доктор, плюхнулся рядом с Костей на колени, расстегнул куртку, припал ухом к груди, начал прощупывать пульс.

Константин Воронцов был мертв, но доктор все пытался услышать, как бьется его разорвавшееся сердце.

Даша лежала в огромной, пожелтевшей от времени ванне и сдувала наползавшую на лицо пену. Лева Натансон по кличке Алмаз, который некогда имел неосторожность показаться с Дашей на глаза Корнею, стоял, прислонившись к дверному косяку, и любовался чистым рисунком девичьих плеч, маленькой, гордо посаженной головой на сильной шее и думал: хитра природа, балуется с человеком, как хочет. Мать у девочки алкоголичка, отец наверняка с соседнего огорода, сама выросла в помойке, покуривает и выпивает, а на тебе выкуси, сложена богиней, взгляд царский и умна. Образование, конечно, не ахти, и речь, порой такое запустит, переводчик требуется, но это не короткие ноги и вислый зад, можно и поправить.

Уж как в свое время Алмаз Дашу заманивал на эту квартиру, соблазнял подарками, сулил несусветное. Девчонка смеялась — не шла. Час назад явилась, грязная, злая, словно кошка, вырвавшаяся из уличной драки, и приказала: