Сергей Голубев - Право первого хода

Они взглянули друг на друга и неожиданно расхохотались, почувствовав как спало напряжение. Разговор этот был неприятен обоим, но он, слава богу, закончился и закончился вполне благополучно.

– Ладно, – сказал, вставая с кресла Безродных. – Конец рабочего дня. Много у тебя еще на сегодня?

–Да нет, отчет вот… Сейчас соберусь с духом.

–По этим, с рынка?

–Ну да. Кончать надо.

–Ладно, – повторил Безродных, – творческих успехов. Кто у нас сегодня дежурит, не Петруха?

–Петруха.

–Пойду, навещу боевого товарища.

–Вот-вот, правильно, поддержи человека в трудную минуту.

Безродных вышел. Хватов послушал удаляющийся звук его шагов в пустом коридоре, встал, подошел к окну. Если не отвлекаться – работы где-то на час. И домой. Хороший дом, – вспомнилось ему, – хорошая жена, что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?

–Вот именно. – согласился Хватов, садясь за стол. – Какого черта мне еще нужно?

3

В тот самый миг, когда капитан Хватов, хмуря брови на посуровевшем челе, садился за окончание своего отчета, в тот самый миг, когда улыбающийся Славик вводил Вику в гостеприимно распахнутые двери кафе "Ассоль", в этот самый миг в дверь квартиры, где временно обитал Вадим Шмидт постучали.

Вошедший был значительно моложе сорокалетнего Вадима, но выглядел лет на сорок пять, если не больше. Звали его Макс, фамилии его Вадим не знал. Сомнительно было, помнил ли ее сам ее обладатель. Но фамилия Макса Вадиму была не нужна, как не нужна она была никому, включая самого Макса, как не нужен был никому и он сам, его небритая, в ранних морщинах физиономия, немытые свалявшиеся патлы, свисающие до плеч, весь он – унылый, длинный, костлявый, взирающий из-под набрякших век на этот поганый мир взглядом протухшей рыбы.

–Заходи, садись вон на диван. Пить хочешь?

Холодное, из холодильника, пиво как вода в песок жаркой пустыни уходило в Максову утробу. Он пил жадно, торопясь, захлебываясь, руки у него заметно дрожали и часть живительной влаги стекала по щетинистому подбородку, смачивая перекатывавшийся под кожей кадык. Левая ладонь его была замотана грязной марлей.

–Что с рукой? – поинтересовался Вадим когда гость, наконец, отпал от бутылки, оставив там гораздо меньше половины.

–А-а, ерунда! Обжегся вчера. Химку с ребятами вчера варили, ну вот и… Да мне, знаешь, это фуфло!.. Что я, пацан, что ли? Мне бы ширнуться по-настоящему. Гера, падла, в долг не дает, га-а-ндон!..

Макс в возбуждении вскочил с дивана. Его шатнуло, но он не обратил на это внимания, тряхнул головой и яростно стал скрести всей пятерней затылок. Ему было худо.

Вадим спокойно смотрел на своего визитера. Все это он уже видел, и не раз. Он знал, что будет дальше и теперь заранее прикидывал, как ему поступить.

Вадим был из давно обрусевших поволжских немцев, людей спокойных, рассудительных, порядочных и работящих. Когда-то их семью выселили в Казахстан, но они давно уже покинули негостеприимные степи и перебрались сюда, в Добрынинск. Теперь от всей их семьи остался только он. Ну где-то были, конечно, какие-то дальние родственники, но Вадим не знал их, а значит их как бы и не было. На всей этой земле он был совершенно один. И сейчас он был один. Макс был не в счет. Решать он все равно будет сам, и полагаться, как всегда, будет только на себя.

–Может, займешь на дозу? Я ж отдам, ты знаешь.

–Знаю, что не отдашь.

Диалог этот был совершенно не обязателен. Макс прекрасно знал, что Вадим денег не даст, немчура сучья. Последний раз ему удалось выпросить некую, сейчас уже забытую сумму где-то с полгода назад, и, конечно, он ее не отдал, как не отдавал никому и никогда. Но не попросить тоже было нельзя, это был как бы уже ритуал, да и потом вечно живая надежда все же теплилась: а вдруг все-таки даст?!

Сам Вадим наркотики не употреблял. Мало того, он не пил ничего крепче пива, а попав на зону даже бросил курить. С куревом там была вечная напряженка и чтобы не уподобляться многим, унижающимся ради чужого бычка, Вадим просто отказался от этой заразы и с тех пор уже больше не начинал. Никаких дружеских чувств к Максу и ему подобным Вадим не испытывал и не был ему ничем обязан. Он просто терпеливо и спокойно сносил его, как неизбежное зло, вернее как неотъемлемую часть того мира, к которому он, Вадим, теперь принадлежал. Да, теперь это был его мир, поскольку другой мир, в котором он жил с детства, в котором жили его родители, друзья, все кого он когда-то любил и уважал, тот мир отверг его, выплюнул, исторг из себя, не оставив надежды на возвращение.