Сергей Голубев - Право первого хода

–Как окошко открывается? – тихим шепотом спросила Вика Славика.

–Минуточку, – сказал Славик спине водителя. – Вот на эту кнопочку… – уже тише, интимнее – Вике.

Стекло поползло вниз. Вика высунулась, задрала голову и, увидев на балконе третьего этажа свою мать, помахала ей рукой. Та, улыбаясь едва ли не так же радостно, как Славик, помахала в ответ.

Викиной маме Славик нравился очень. Смущало ее только то, что они с Викой ровесники. Браки среди ровесников, знала опытная Викина мама, зачастую не выдерживают, как она говорила, испытания временем. Женщина в сорок лет далеко уже не тот лакомый кусочек, способный соблазнить и раздразнить сорокалетнего мужчину. А вокруг так много значительно более молодых и привлекательных.

Но если не заглядывать слишком далеко вперед, то Славик с его папой-ректором и без пяти минут губернатором, с его МГИМО, в котором он, похоже, совсем не плохо учится, с его обаянием и внешностью в конце концов, был, разумеется, самой лучшей партией из всех возможных вариантов. К тому же он влюблен в Вику, и если она все же окажется чуть поумнее и перестанет валять дурака, то есть, в данном случае, дуру…

Со старшей, Мариной, ведь как хорошо все получилось. Там, правда, муж – Александр Моисеевич (язык не поворачивается называть его Сашей), так вот, он-то как раз старше Мариночки на пятнадцать лет. И души в ней не чает. Развелся ради нее, и трое его отпрысков бродят где-то тут, и во многом из-за этого пришлось им уехать в Швейцарию. Ну, так и что? И прекрасно они там живут. Вот пристроить бы так же удачно еще и Вику, так и самим можно было бы туда же. Как шутит муж, по Ленинским местам. Шутить-то шутит, а немецкий учит. Надо бы и ей тоже заняться, вздохнула Викина мама, и, еще раз махнув рукой вслед выезжающей со двора машине, пошла в комнату.

2

Если вам уже за сорок, причем уже далеко за сорок, так что с мачты вашего корабля, выражаясь высоким штилем, можно уже разглядеть смутные контуры пятидесяти; если карьера ваша не сложилась, а работа давным-давно потеряла всякую привлекательность, не став взамен ни легче, ни проще; если у вас нет никакого хобби, поскольку работа эта проклятая отнимает слишком много времени и сил; если вы, тем ни менее, сохранили-таки изрядную толику здоровья и куража, когда-то щедрой рукой отмеренных вам природой; если вы не урод, не калека, а напротив, имеете в активе неплохую фигуру и не потерявшие, как ни странно, со временем привлекательности черты лица…

Вот, попробуйте, суммируйте все это и прикиньте, что там у вас получится в итоге. Подбейте бабки и скажите ради бога, чем жить, и зачем, и во имя чего?

А лучше ничего не говорите. И так все ясно. Нет у такой жизни никакого смысла, и искать его нехрена. Надо просто жить не заглядывая ни высоко, ни глубоко, а трезво, ясно и спокойно глядя вокруг себя и себе же под ноги. Жить, как говорится, сегодняшним днем. Ни о чем не мечтать, ни на что не надеяться, но того, что само идет в руки не упускать. И пусть какой-нибудь умник скажет, что это не жизнь, а всего лишь форма существования белкового тела, капитану милиции Аркадию Хватову, сорока семи лет, старшему следователю Центрального ОВД города Добрынинска от всей души насрать и на этого умника и на его высокоученое мнение.

Проклятая жара не спадала, несмотря на предвечернее время. Можно было бы уйти – повод найти не проблема, но на улице было еще жарче, а тут все-таки работал вентилятор и окошко кабинета выходило на восток и, залитая с утра солнцем, к вечеру комната успевала немного остыть. Делать ничего не хотелось. Полдня Хватов провел на улице, на самом солнцепеке, разбирая подробности несчастного случая на стройке. Криминала, как ни верти, не усматривалось. Обычное пьяное разгильдяйство и нарушения техники безопасности, про которую в последние годы как-то все забыли. Как ни жался капитан, норовя уйти в тень, причем в самом прямом смысле, августовское солнце все-таки достало его, превратив мозги в какую-то пластилиновую кашу.

Теперь он сидел в своем вертячем креслице (досталось по жребию после покупки в кабинет начальника райотдела новой офисной мебели) вытянув ноги, и с отрешенным лицом смотрел на экран монитора компьютера, на котором любой зашедший в кабинет без спроса (а чего не зайти, если замок второй день, как сломался и все никак не поставят), так вот, любой вошедший увидел бы на экране тривиальнейший пасьянс "косынка", не требующий ни ума, ни сообразительности, ни памяти. Ничего не требующий, за что всеми и любимый.